Филип Фармер - Отвори, сестра моя

– Вы обязаны вернуться через пять дней! – взвился Стронски. – Это приказ! Даю вам только один день на осмотр, и чтобы никакого своеволия! Пять дней! – Затем он добавил уже тише: – Счастливо. И если есть бог, да поможет он вам!

Лейн попытался что-то сказать, но вымолвил лишь:

– Пока!

Он упаковал свои припасы в дорогу: воздух, вода и пища на шесть дней, веревка, нож, крюки, ракетница с полудюжиной ракет и карманная рация. Багаж выглядел внушительно – баллоны с воздухом и спальная палатка были весьма громоздкими. На Земле все это весило бы добрую сотню фунтов, но здесь – не больше двадцати.

Двадцатью минутами позже он закрыл за собой внешнюю дверь шлюза, влез в лямки огромного тюка и двинулся в путь, но, отойдя от базы ярдов на десять, почувствовал непреодолимое желание повернуться и бросить взгляд на то, что оставлял, быть может, навсегда. На желто-красной равнине стоял приплюснутый пузырь, который должен был служить домом для пятерых землян на протяжении года. Поблизости был укрыт глайдер, который доставил их на планету. Его гигантские распластанные крылья и посадочными полозья были покрыты слоем пыли, принесенной издалека.

Прямо перед Лейном стояла на своих опорах ракета, целясь носом в темно-синий зенит. Она сверкала в свете марсианского солнца, обещая возможность бегства с Марса и благополучное возвращение на орбитальный корабль. Ракета была доставлена сюда на горбу глайдера, совершившего посадку на поверхность планеты со скоростью сто двадцать миль в час. После посадки два шеститонных трактора на гусеничном ходу позаботились о ней – своими лебедками стащили с глайдера и поставили вертикально. Сейчас эта ракета ждала его и еще четверых.

– Я вернусь, – прошептал он ей. – Если даже никого не найду, я подниму тебя сам.

Он двинулся в путь, следуя по широкой двойной колее, оставленной вездеходом. Колея была неглубокой – она была оставлена два дня назад, и кремниевая пыль, нанесенная ветром, почти заполнила ее. А та, что была проложена три дня назад, уже исчезла полностью.

След вел на северо-запад. Он пересекал широкую равнину, раскинувшуюся между двумя холмами, усеянными голыми камнями, и дальше, в четверти мили отсюда, уходил в коридор меж двух рядов растительности, тянущийся от горизонта до горизонта. Местами виднелись какие-то развалины.

В свое время Лейн нашел здесь нечто интереснее: основанием для растений служила труба, выступающая из грунта фута на три, причем большая часть ее была скрыта, как у айсберга. Ее стенки были облеплены зелено-голубым лишайником, который покрывал здесь каждую скалу, каждый каменный выступ. На трубе на равном расстоянии друг от друга имелись выступы, и из каждого тянулись стволы растений – блестящие, гладкие, зелено-голубые колонны толщиной в два фута и высотой в шесть. От их вершин во все стороны расходились многочисленные ветви толщиной в карандаш, похожие на пальцы летучих мышей. Между «пальцами» была натянута зелено-голубая перепонка – единственный гигантский лист дерева цимбреллы.

Когда Лейн впервые увидел эти деревья из глайдера, ему показалось, что они похожи на ряды гигантских рук, пытающиеся схватить солнце. Они были огромными – каждая опорная прожилка тянулась футов на пятьдесят. И они действительно были руками – руками, протянутыми, чтобы схватить бедные золотые лучи крошечного солнца. В течение дня прожилки на стороне, обращенной к движущемуся солнцу, опускались до земли, а на противоположной – поднимались вверх, чтобы подставить свету всю поверхность перепонок, не оставив в тени ни дюйма.

Еще до экспедиции ученые допускали, что она обнаружит растительность, но найти здесь организмы считалось нереальным, и в частности потому, что растения здесь слишком велики и покрывают восьмую часть планеты.

Но ведь трубы, из которых поднимались стволы цимбрелл, были продуктом жизнедеятельности местных организмов! Несколько дней назад Лейн попытался просверлить такую трубу; с виду она походила на пластмассовую поверхность трубы, но была настолько тверда, что одно сверло сломалось, а другое вконец затупилось, прежде чем удалось отломить от нее хоть маленький кусочек. На время удовлетворенный этим, он захватил его в лагерь, чтобы исследовать под микроскопом. Взглянув на него, Лейн даже присвистнул. В цементообразную массу были впрессованы кусочки растений, частью разъеденные, частью целые.

Дальнейшие исследования показали, что этот состав представлял из себя смесь целлюлозы, лигниноподобного вещества, различных нуклеиновых кислот и еще каких-то неизвестных материалов.

Лейн доложил на орбитальный корабль о своих открытиях и предположениях. На Земле были известны живые организмы, частично переваривающие древесину и использующие полученную массу в качестве цемента. Из такой вот массы и состояли трубы.

На следующий день он собирался вернуться к трубе и все-таки проделать в ней дырку, но двое его товарищей отправились на вездеходе в полевую разведку, а поскольку Лейн дежурил в тот день на связи, ему пришлось остаться на базе, чтобы каждые пятнадцать минут связываться с разведчиками.

Когда связь прервалась, вездеход находился в пути два часа и должен был пройти около тридцати миль. Двумя часами позже другой вездеход отправился по следам первого и прошел тоже около тридцати миль, поддерживая непрерывную связь с Лейном.

– Впереди небольшое препятствие, – докладывал Гринберг. – Вправо от трубы, вдаль которой мы движемся, идет еще одна труба, но на ней растения мертвые. Если мы осторожно приподнимемся, то легко сможем опуститься с той стороны.

Затем он пронзительно завопил. И все...

И вот теперь Лейн двигался по их едва заметному следу. Позади остался базовый лагерь, расположенный невдалеке от пересечения каналов Авенус и Тартарус. Он шел на северо-запад, направляясь к Маре Сиренус меж двух рядов растительности, которые формировали Тартарус. Лейн представлял себе Маре Сиренус в виде широко раскинувшейся группы труб, из которых растут деревья.

Он шел ровным шагом, пока солнце не поднялось выше и воздух не согрелся. Было лето, база располагалась недалеко от экватора, и поэтому Лейн уже давно отключил обогрев скафандра. В полдень температура поднималась до шестидесяти градусов по Фаренгейту [около +16 по Цельсию], но в сумерках, когда температура сухого воздуха падала до нуля [около -18 по Цельсию], Лейну приходилось прятаться в спальный мешок. Эластичный мешок размером чуть больше Лейна, напоминающий кокон или, скорее, колбасу, надувался воздухом, а необходимая температура поддерживалась батарейным нагревателем, так что внутри можно было дышать без шлема, есть и пить.