Джон Ченси - Автострада запредельности

Вот до какой степени я был пьян. Когда человек начинает мысленно писать с большой буквы слова самого обычного содержания или же те, у которых содержание не поддается точному определению, ты либо какой-нибудь философ девятнадцатого столетия с дикими глазами из Германии и в пенсне, либо ты крепко пьян. А может, и то, и другое сразу.

Понятия не имею, сколько я так сидел. Я думал про Сьюзен, потом про Дарлу, про то расстояние, которое теперь нас разделяло. Потом мне в голову снова пришел парадокс, как это часто бывало с той поры, как началась вся эта петрушка.

Но я не так много времени провел за этим занятием. Мозговые клеточки визжали в предсмертной агонии. Алкоголь, это существо, которое всегда представляется тебе под контролем и на коротком поводке, снова набрасывался на меня.

Вдруг что-то продралось сквозь подлесок и с грохотом вылетело на просеку.

Мне показалось, что я увидел животное, какую-то помесь жирафа с кенгуру, с головой очень странной собаки. Оно не напоминало мне никакой инопланетной фауны, которую я видел в жизни. Ну да, голова собаки… ну хорошо, на самом деле не собаки. Уши у него были как рога по форме. Рога в смысле музыкальные инструменты, а не рога, как у коровы. Они торчали по обеим сторонам маленькой головы. Наверное, в нем было восемь или девять футов росту. На его желтой, точно пластиковой шкуре, были раскиданы пятна, розовые и лиловые. Животное это ходило на двух ногах, а передние лапы у него были хватательные и свисали впереди, качаясь, когда животное передвигалось.

А вот дальше начинается нечто, в чем я не совсем уверен.

Животное остановилось, как вкопанное, когда меня увидело. Оно как-то испуганно тявкнуло и сказало:

– Ой! Господи, господи помилуй! Ой-ой-ой! Батюшки светы!

Потом зверюга повернулась и удрала в лес.

Я подумал про увиденное. Этот Буджум, решил я про себя, оказался на самом деле Снарком.

Потом кто-то шарахнул меня по голове чем-то твердым и тяжелым.

Я проснулся и почувствовал, что где-то в недрах моей головы зарыт кусок раскаленного докрасна металла. Я лежал на низкой койке в маленькой хижине, в которой была только одна комнатка. Надо мной было крохотное окошко. Снаружи было темно. Я очень медленно повернул голову и увидел двух лесорубов, – тут, похоже, все мужчины одеваются одинаково, – которые вяло играли в карты на грубом деревянном столе посередине комнаты. Их сонные и скучающие лица были освещены чем-то вроде масляной лампы, которая стояла почти на середине стола. Один из них был тощий и высокий, с цинично вздернутыми темными бровями и прилизанными назад волосами. Он посмотрел на меня и прикупил карту.

– Он пришел в себя.

Второй был светлый, жирный, и вообще – полная противоположность первого, только еще хуже. Он посмотрел на меня.

– Может, его привязать?

– Не-а. Он и так полудохлый.

Это верно. Я попытался подняться. Осколок раскаленного металла запульсировал в мозгу, и я со стоном повалился обратно.

Тощий хохотнул.

– Травка и алкоголь. Ай-яй-яй. Плохое сочетание, очень плохое.

Я курил травку, напивался в течение всего вечера, и еще вдобавок меня угостили чем-то твердым по башке. Для такого сочетания есть только одно определение – смертельное. Мой рот… о боже, мой рот. В нем витали зловонные миазмы, которые исходили из какой-то медного вкуса гадости, накопившейся где-то в глотке. Огромный ком ваты занимал то место, где когда-то был мой язык. Я сглотнул слюну, и меня чуть не вырвало.

– Одно могу про него сказать: хорошо держит в себе выпивку.

– Счастливчик. Иначе задохнулся бы собственной блевотиной.

Ничего, такой шанс у меня еще был. Это было не похмелье. Это была катастрофическая болезнь. Глаза мои вращались в глазницах словно на подшипниках. Казалось, они пощелкивали, когда я ими вертел. Я прикрыл веки, и мне показалось, что их внутреннюю сторону кто-то покрыл наждаком.

Это, очевидно, был просто плохой сон. Это травка. Я не мог принять тот факт, что за одну неделю я раз в восьмидесятый становился пленником. Мне очень не нравится, когда такие вещи происходят в регулярные промежутки времени. В первый раз за очень долгое время я постепенно становился очень и очень злым.

Черт побери, не настолько же я болен. Я со скрипом уселся и скинул ноги на пол. Горячий кусок металла в башке превратился в ацетиленовую горелку, которой производили выжигание в моем черепе. Я уперся головой в ладони, поставив локти на колени. Массируя лоб, я дождался, пока боль превратилась просто в адскую, но не больше, и посмотрел вокруг. Двое за столом рассматривали меня, как клинический случай.

– Чем бы ни кончилось теперешнее положение, я вас обоих убью, – прохрипел я.

– Полегче, – предостерег тощий.

Пухленький блондин рассмеялся.

– Плохо по утрам, а?

Я посидел так какое-то время, опустив голову на руки. Постепенно из глубины моего существа поднималась тошнота, словно ехала на медленном грузовом лифте. Когда она стала доходить до уровня груди, у меня начался кашель. Это был такой кашель, который говорил, что сейчас из меня что-то вылетит, что уже не остановить. Высокий показывал куда-то вправо от меня.

– Чтоб все – только в ведро. Хоть одна капля упадет на пол – языком подлизывать будешь.

На полу стояло деревянное ведро возле ножки кровати. Я подтянул его к себе в самый последний момент. Вылетело из меня море пива вместе с остатками ленча, но этого оказалось мало, чтобы изгнать из меня демона. Начались сухие спазмы, которые уже не могли прополоскать меня и разве что мучительно выворачивали мне кишки.

Хихиканье.

– Все-таки выпивку в себе не удержал.

Толстяк скорчил рожу.

– Меня от него тошнит.

– Погоди, а?

– Что-то в этих звуках такое гадостное… понимаешь? Когда я слышу, как с кем-нибудь такое происходит, я…

– Стоп!

Меня по-прежнему тошнило, но я преувеличивал все это, не зная, каким образом, но пытаясь повлиять на толстяка, чтобы и его затошнило. Это был единственный козырь, который у меня был.

– Господи! – застонал я. – Мое брюхо… как в огне…

– Дай ему водички, – предложил толстяк.

– Мы тут чего, в больницу красного креста играем?

– Дайте воды, – умолял я. – Пожалуйста.

Они еще поиграли в карты. Потом толстяк снова поглядел на меня.

– Да ладно, Джофф, давай дадим ему воды.

Я до тех пор имитировал тошноту, пока Джофф не сжалился. Толстяк встал и подошел к раковине возле противоположной стены. На ней была древняя помпа с длинной ручкой, которая страшно скрипела, пока он ее качал. Потом он прошел через комнату с металлической кружкой, полной воды. Он осторожно подошел ко мне, ожидая внезапного движения с моей стороны. Мне было не до неожиданных движений. Он поставил чашку с водой примерно в метре от меня и, пятясь, отошел назад.