Кэролайн Черри - Русалка

Петр встал и, обойдя слабеющий огонь, обхватил Сашу за плечо и сильно тряхнул его.

— Саша, черт возьми!

Он скорее почувствовал это. Как он чувствовал все остальное. Петр отошел, а он следил за тем, куда тот направился.

Не туда, куда Саша хотел. Он подумал было, что следует остановить его, если бы он был в состоянии выделить это событие из ряда других, которые происходили при этом, включая потрескивание костра и шелест листьев.

Все это предвещало опасность, подумал он рассеянно.

Постепенно его мысли начинали вновь обретать форму.

Этим вечером Ивешка приобрела окраску. Видимо, леший обеспечил ей жизненные силы, и возможно, что на несколько дней…

Сейчас она стала гораздо сильнее, чем была прошлой ночью, намного сильнее, ярче, и крепче…

— Петр, — начал было он, но тот был уже на берегу ручья, где Ивешка уже повернула голову, чтобы взглянуть на него… это простое движение из обыденной жизни, подсказывало сколь реальной стала она в этот вечер. Он загадал желание… и эта попытка дорого обошлась ему: сердце рванулось в груди, и он вздрогнул от толчка крови в жилах и от порыва ветра в окружающей листве. И то и другое напоминало ему звук движущейся воды…

Огонь, который в эту ночь освещал ее, придавал особенно нежный, тонкий цвет ее платью и деревьям вдоль ручья, отбрасывавшим на нее тень, отчего она становилась самой реальностью, просто девушкой, и ничем больше, беззащитной и неуверенной, что особенно выражалось в ее взгляде, который она бросала через плечо.

— Петр, — сказала она, поворачиваясь в его сторону и широко разводя руки.

Он остановился, а затем отступил назад, когда она сделала несколько шагов навстречу ему и замерла, глядя на него широко открытыми испуганными глазами.

— Что ты отняла у Саши? — резко спросил он, будто это был именно тот вопрос, который он хотел задать. — Что имел в виду леший, когда говорил со мной?

— Я люблю тебя, — сказала она.

Он отступил назад еще на один шаг, потому что каким-то образом ей удалось сделать шаг вперед, которого он не заметил. Он отчетливо видел ее глаза и щеки, резко очерченные падающей тенью.

— Чудесно, — сказал он, обливаясь потом и старясь удержать в порядке собственные мысли. — Я польщен, но все-таки постарайся ответить мне.

— Не нужно так ненавидеть меня. — Она сделала движение вперед. Он знал, какой опасности подвергался, знал, что должен отступить назад, но тут же, в одно мгновенье, решил сдаться: он очень хотел, чтобы она дотронулась до него и доказала тем самым, что она, кроме всего, была абсолютно безобидной и никак не была виновата в приписанных ей прегрешениях…

— Прекрати это! — раздался откуда-то сзади него голос Саши. Между ними и костром пролегала длинная тень. — Петр!

Сейчас он был уже не рад своему спасению. То, что он сейчас чувствовал, было гораздо сильнее, чем понятное желание жить. Но в этот момент Ивешка отвела назад руки и сжала их под подбородком, устремив на него глаза, полные боли и тоски.

— Отойди от нее, — сказал Саша, обращаясь с ним так, будто он был всего лишь маленький мальчик или круглый дурак, и так крепко схватил его за руку, что Петр почувствовал боль. Вероятно, Саша имел в виду и это, даже в том случае, если это и казалось невозможно, он хотел заставить его задуматься над происходящим. Но, в любом случае, ни того, ни другого оказалось недостаточно.

— Прекрати это! — вновь очень резко произнес он, но обращался отнюдь не к Петру.

Слезы переполнили глаза Ивешки.

— Я не причиню ему никакого зла, я ничего с ним не сделаю… Саша, не делай этого…

— У меня нет жалости к тебе, — сказал Саша. — Тебе следовало бы это знать.

— А я знаю, — прошептала Ивешка. — Но жалость есть у меня, и я не допущу, чтобы с ним что-то произошло.

— Тогда не разговаривай с ним! Оставь его в покое!

— Это я подошел к ней, — сказал Петр, давая Саше повод почувствовать собственную ошибку хотя бы в малом. — Я хочу знать, что происходит.

— Она хочет сделать все по-своему, вот что происходит, — сказал Саша. — И ничего больше. Ничего другого нет и не было у нее в мыслях… Оставь его в покое!

Слезы брызнули из ее глаз, когда Ивешка взглянула на Сашу, задержав свой взгляд на мгновенье, а затем повела плечом и пошла прочь вдоль ручья.

— Ивешка, — позвал было ее Петр, но она даже не обернулась. Ее слезы сильно задели его: он чувствовал, что дрожит, даже сознавая, что все сашины попытки были абсолютно правильными. Он хотел, чтобы она не страдала от боли и незаслуженных обвинений…

Саша повернулся, и огонь костра осветил его лицо, на котором отчетливо проступали резкие складки вокруг сжатого рта, выражавшие гнев, который обижал Петра до глубины души.

— Оставь ее, — сказал он Саше. — Она ни в чем не виновата.

— Но она хочет, чтобы ты почувствовал жалость к ней. И я сказал ей, чтобы она оставила тебя в покое.

— Тебе нет никакого, черт возьми… — Дела, вертелось у него на языке, но это был чертовски глупый разговор, и даже пятнадцатилетний подросток хорошо понимал это. Дурак пошел бы следом за девушкой, пошел бы против всего, что Саша пытался сделать, чтобы отдалить их друг от друга, и даже позволил бы убить себя, с тем, чтобы она смогла в следующий раз добраться и до Саши.

Разумеется, он так и поступил бы.

Он постоянно ощущал ее попытки околдовать его, чтобы вернуть назад и увести с собой. Но на этом пути стоял Саша. Она неожиданно оказалась слишком реальной, чтобы тронуть его воображение: волшебные чары постепенно исчезли, и она была вынуждена пользоваться только тем, что являла собой, а именно, шестнадцатилетнюю девочку, убежденную в том, вероятно — так ей удалось сладить даже с Ууламетсом, настолько очаровательным ребенком она была — что всего лишь несколько слез могут непременно предоставить ей то, что она хотела.

Но он очень хорошо знал эту песню, и строку и даже стих: он выучил все это еще в Воджводе, при одном удачном случае, и сейчас чувствовал себя слишком старым, чтобы играть в эти наскучившие девичьи игры. Проси что угодно, подумал он, у легкомысленной девицы, которая только и ждет, чтобы кто-то очередной сделал ее счастливой, но только не пытайся вручить ей свое сердце и ожидать бережного обращения с ним.

Казалось, что волшебные чары пытались вернуться. Но что-то отталкивало их. Может быть, это было его собственное стремление, а может быть, это делал Саша. Он взглянул в сторону Ивешки, и почувствовал боль в руке при малейшей попытке сжать ее… То же самое было с ней, как он теперь припомнил, во время ужина, когда он начал спорить с Сашей, и это обстоятельство обеспокоило его.

Может быть, подумал он, Саша делал это с целью напомнить ему что-то, но потом понял, что не все в его действиях идет гладко.