Кэролайн Черри - Ангел с мечом

Тянуть.

Дура. Дура. Проклятая дура!

Ей не хотелось ни быть убийцей, ни участвовать в убийстве. И тем, что она не проехала просто мимо него, она привела себя к этому вынужденному решению.

Она резко опустилась на рейки пола — бум — наставив на заднице синяков, и совсем перетащила мужчину через край лодки, напрягаясь до боли, и этого хватило, чтобы он остался на борту и она могла бы его отпустить, а все вместе было уже достаточным благодеянием по отношению к чужаку. Но она набрала воздуху и продолжала трудиться, заставляя тем самым закачаться лодку, перегнулась через его спину и из последних сил выудила из воды одну из его ног, обхватила и тащила на борт до тех пор, пока он вялой, мокрой кучей не лег на доски.

Теперь он больше не был тормозом для скипа. Лодка медленно вертелась, натыкалась на опоры и вертелась опять. Альтаир склонилась над чужаком, уже с синяками на коленях, села верхом на этот выброшенный водой человеческий обломок, изо всех сил нажала на спину, выдавливая из него воду, и давила, давила и давила, раз, два, пока он не начал судорожно выкашливать воду на дно лодки. Скип плыл по течению, то и дело натыкаясь на опоры, и каждый удар был для Альтаир будто синяком на чем-то, что значило для нее больше, чем это полузахлебнувшееся, безнадежное ничто. Она чертыхалась перед каждым вдохом. Проклятый идиот! Разобьет мою лодку! Будь ты проклят, что упал в мой канал! Не моя вина. Переложи ее на них! Ну что я сделала, что вынуждена этим заниматься? (Ррумс.) Проклятье!

На мгновение они оказались в лунном свете, когда скип несло между мостами и висячими переходами. Толчки и удары, отскоки и новые удары. Альтаир позволила скипу плыть по течению и вертеться, а сама продолжала обрабатывать мужчину, не находя возможности бросить это занятие. Проклятье, проклятье, проклятье…

— Ну, давай же, дыши, в конце концов!

И он действительно задышал. Она почувствовала, как он давился и опять застывал, как из него выходила вода. И она снова давила на него, и ругала его, и хрипела, и чертыхалась, пока он судорожно не задвигал руками, а лодка не попала в водоворот у пирса Вентани. Альтаир продолжала работать в ритме насоса, потому что нужно было вызывать рвоту как можно дольше, чтобы он смог задышать. Она давила и мяла его, когда он начинал задыхаться, пока его не вырывало и сквозь его горло не проходил новый полужидкий вдох.

Лодка с треском ударилась боком о балки пирса, от удара зубы Альтаир щелкнули. Старый Дет оживал, когда менялись приливы. Надавить, отпустить. Надавить, отпустить, пока хрип не стал затихать, и дыхание не уподобилось ее собственному. Рруммс, — еще одна опора, потом головокружительное вращение в лунном свете у спящего сборища лодок, привязанных на ночь к Висельному мосту.

Альтаир оставила молодого человека дышать самостоятельно. Он лег щекой на палубные доски, выгнулся в попытке дышать, потом лег плашмя, и его бока тяжело заработали, стараясь втянуть как можно больше воздуха. Его лицо стало белым, как простыня; красивое лицо — теперь, когда с него исчезли следы удушья, прекрасное лицо, похожее на мертвое, его профиль вырисовывался на грубых досках скипа; Альтаир вдруг увидела, что сидит на самом красивом мужчине, какого когда-либо видела, и он умирает — точно так же, как умирает все прекрасное, что реке удается заполучить в свои черные когти.

Если он не захлебнется, то его убьет лихорадка. Он наглотался слишком много воды.

Так умерла ее мать. Она спасала котенка из прилива старого Дета. И килевая волна маленькой баржи перехлестнула палубу лодки. Никто не выживал после этого.

Проклятье. И этот тоже. К предкам все!

Он дышал. Она почувствовала его судорогу, слабое движение, но на этот раз он сделал попытку поддержать себя руками; попытался пошевелиться. Альтаир скатилась с его ягодиц, а он пытался переползти подальше на сухой дощатый настил и убрать ноги со дна лодки; он подтягивался за рейки, и Альтаир попыталась ему помочь, но он был слишком тяжел. Он полежал, хрипя и кашляя, потом попытался переползти дальше, как будто был единственным участником этого события, как будто совсем ничего не чувствовал, ничего не знал, кроме холодной воды на своих подошвах и твердого дерева перед собой. Он подтянул одно колено, передвинулся дальше, снова подтянул его, искривил плечо и подтянул руку под себя. Теперь они плыли в тени моста, опасно приближались к собранию лодок канальщиков, которые расположились тут на ночь. Альтаир выпрямилась и взяла шест, несколько мгновений отталкиваясь им, так как течение Большого Канала неестественно косо шло туда, где в него рядом с Висельным Мостом открывалось устье Змеи. Альтаир уклонилась от столкновения и представила себе, сколько любопытных глаз наблюдали за ней со стоящих вдоль берега лодок, подумала также о зрителях среди бездомных на мосту, которые могли видеть ее и голого, бледного, как морская звезда, мужчину, в ее скипе.

Она плыла дальше, мимо Мантована, под его мостами, мимо Делари и Рамсейхида, у края лунного света, где Большой Канал кончался и сливался с рекой. Несколько больших барж пристали на ночь к причалу и ждали утренней загрузки.

Надежное общество, эти баржи. Спокойное общество. Высокие черные бока возвышались как стены, и волны лизали и плескались под течением прилива. Маленький скип незаметно проскользнул под причалом — тут дремлющий корпус рыболовной шхуны, сети которой подняты на фоне неба; там баржа, и еще одна, мирный низкий лес опор и причальных канатов, кажущихся в темноте лианами. Дальше в порту стоял корабль с Соколиных островов, паутиной раскинув мачты и такелаж на фоне заходящей луны. Между силуэтами поменьше возвышалось морское каботажное судно и баржа с Дета. Вот остров Риммой, огни его причалов горят, а башни скрыты в темноте.

Несмотря на ночной холод, по бокам под большим пуловером и по вискам из-под фуражки бежал пот. Она отыскала на краю залитой лунным светом воды подходящее место и обмотала конец веревки вокруг опоры, подтянулась, покрепче привязала оба конца веревки и, дрожа, уселась. Потом сняла фуражку и рукавом отерла пот.

Пассажир перебрался на сухие доски и, раскинув руки, лежал там, одной ногой еще в воде на дне лодки. Значит, в нем еще достаточно жизни, чтобы чувствовать неприятность холода и сырости. Одна часть Альтаир желала, чтобы он поскорее сделал свой последний вдох и лежал бы там только для того, чтобы его можно было перекатить назад в канал, где он уже никому не доставит хлопот. Другая часть ее требовала выбросить его в полной тишине немедленно, а третья часть ее сознания просто спокойно ждала, не понадобится ли воткнуть в его тело крюк, как только он придет в себя. До сих пор ей никогда не приходилось быть убийцей, хотя она была к этому готова. Она уже давно пришла к выводу, что должна быть к этому готова, если хочет остаться в живых в Нижнем Меровингене.