Кэролайн Черри - Черневог

Но гроза не кончалась, а солнца так и не было видно. Волк мотнув головой, решил выбраться на открытое пространство, не обращая внимания на крупные холодные капли, падавшие с деревьев.

— Тпру-у, приятель, — пробормотал Петр, удерживая его, и тот на время задержался, но уже продолжал испытывать беспокойство.

И он решил, что если не даст замерзнуть и коню, то тот вернет ему это тепло. Отыскав точку опоры под ногами, Петр взял в руку повод, а другой ухватился за лошадиную гриву и вскочил, распластавшись, на мокрую спину Волка, чтобы вновь скакать в темноте, если у того вдруг появилось такое желание.

На запад, напомнил он самому себе, стараясь освободиться от путаных мыслей о том, куда именно ведет этот путь, или о том, что он вообще делает в этом месте, и не сон ли это его намерение отправиться на запад, чтобы отыскать реку. Он окоченел от холода, он чувствовал озноб, он не мог вспомнить почему это произошло с ним, и точно так же не мог вспомнить, почему он, полузамерзший, скачет по лесу без седла и без надлежащей уздечки.

Но там, на западе, у него оставалась поджидающая его жена, горящий очаг, Саша, конюший из «Петушка», которого все старались избегать, он тоже был там, у реки, и ждал Петра. Он не представлял, что они могли делать там все вместе, но у него было убеждение, что они все были друзьями и все вместе жили в доме…

В доме с деревянным крыльцом, с садом, с баней, которую вместе построили Петр и Саша…

У его жены были роскошные светлые косы, ее волосы, когда не были заплетены, разлетались словно отблески света, в которые она могла почти вся завернуться…

И она очень любила голубое. У нее было любимое платье, рукава которого были расшиты узором из листьев, а кромка юбки расшита цветами. Эта вышивка была колдовской, как она объясняла ему. Еще у нее был сад и маленькие участки в лесу, где она заботливо выращивала деревья и травы, которые не могли свободно расти ни в каком другом месте.

Единственное, чего он сейчас не мог, так это представить себе ее лицо, кроме нескольких деталей, которые никак не хотели соединяться вместе, и он с усилием пытался соединить их, несмотря на то, что они никак не подходили друг к другу, чувствуя, как из его памяти ускользает все, что он когда-то любил, ускользает все быстрее и быстрее…

Он видел себя в комнате вместе с Сашей, который что-то писал. На глазах Саша стал расти, и черты его лица постепенно теряли детское выражение, становясь все больше и больше похожими на лицо молодого человека…

Река должна обязательно привести его к дому…

Так или иначе, но к дому. Но он не знал наверняка, что из этого получится. Старики рассказывали длинными зимними вечерами, что в лесах есть существа с вывернутыми назад ногами, которые и сбивают проезжих с пути. Лешие могут изменять свой облик, и такие вот похожие на деревья существа могут двигаться и изменять дорожки, проложенные людьми, вовлекая их таким образом в беду.

Как я смог оказаться здесь, думал про себя Петр, чувствуя, как у него тяжелеют и вот-вот закроются глаза, но тут Волк сделал неожиданный бросок в сторону, а Петр едва не потерял поводья, когда на их пути появилась фигура хмурого седобородого старика, освещенного молниями. Петр на какое-то мгновенье ощутил, что он очень хорошо знаком ему, этот старик, и перепугался, увидев его так ясно и отчетливо…

И все потому, что он не рассчитывал когда-либо вновь увидеть это лицо.

— Ведь ты мертв, — сказал Петр, обращаясь к своему тестю, и тут же множество воспоминаний вновь вернулось к нему: вся внутренняя обстановка дома, жестокий старик, упражняющийся со своими ножами, и даже его проклятое гнусавое пение… Тот самый старик, дочь которого была призраком с ледяными пальцами…

— Ты заблудился, — сказал Илье Ууламетс, сгорбившись и опираясь на свой посох. — Не очень удивительно для меня. И вот ты здесь, ты, избранник моей дочери. Бог хранит нас.

Волк был все еще раздражен и пытался повернуть. Петр крепко держал повод, заставляя лошадь метаться из стороны в сторону. Его сердце тяжело билось с той самой минуты, как только этот призрак предстал перед ним… Но ведь Ивешка после своей смерти часто посещала берега реки, Петр очень отчетливо припомнил это. Он встречал призраков и раньше, а его собственная жена сама была одним из таких призраков, благодаря усилиям вот этого самого старика. Он вспомнил об этом как о простом факте, который не вызвал у него никаких страданий. Странным был сам Ууламетс, который после своей смерти, казалось бы, уже не должен был заниматься никакими делами… Боже мой, подумал Петр, чувствуя, что не в состоянии понять, что произошло или что происходило с ним прямо сейчас.

— Мне нужно попасть домой, — сказал он Ууламетсу, осторожно похлопывая Волка по шее, а сам не переставал дрожать, в то же время успокаивая лошадь. Ему все еще казалось, что он делает все это во сне, сам оставаясь абсолютно неподвижным. — Мне кажется, что-то идет не так, и я думаю, что может что-то случиться.

Ууламетс оперся о свой посох и сердито взглянул на Петра, ничуть не приятней, чем смотрел на него прежде. Затем произнес:

— Следуй за мной, — и направился в темноту.

Волк же не показывал никакой склонности продолжать путь. Петр понукал его не один раз, прежде чем тот начал мелкими шагами спускаться вниз по неровному размытому склону, следуя за стариком в том же самом направлении, как они двигались и до этой встречи. Новые и новые обрывки воспоминаний приходили на ум Петру во время этого спуска: как Ивешка ждет его дома, как умер Ууламетс, там, в верховьях реки, как он сам отправился на верховую прогулку и заблудился в лесу, настолько потеряв память, что в первый момент даже и не узнал своего тестя.

То, что призрак Ууламетса должно быть явился к нему скорее для помощи, не было само по себе чересчур невероятным: они не любили друг друга, Бог тому свидетель, но очень легко можно было поверить тому, что Ууламетс оставался здесь долгое время в виде призрака: старый подлец никогда и никому ни в чем не доверял, и меньше всего он доверял собственной дочери в том, что она сделает хоть один правильный поступок. И Ивешка, со своей стороны, имела много оснований для скрытности и обид.

Все же, ему казалось, что Ууламетс, будучи мертвым, должен был бы быть немного бледнее, светиться в темноте как подобает настоящему призраку, а не показываться вот так запросто при свете молний, отбрасывая тень…

Он пригласил Петра следовать за собой.

Но что бы это могло означать, когда призрак становится все более и более осязаемым? Что он подразумевал под этим?

Бог мой, это мне очень не нравится, подумал Петр.

— Дедушка? — окликнул он старика, стараясь говорить как можно уважительнее.