Кэролайн Черри - Черневог

— Здорово. Это просто чертовски здорово. Все выглядит так, будто он позвал ее туда. И ты хочешь убедить меня в том, что она готова на любой риск в единоборстве с ним? Но послушай, ради Бога, ведь однажды он уже убил ее! Что еще может отдать человек, кроме как собственную жизнь?

Саша как-то странно и испуганно посмотрел на него, и Петр неожиданно пожалел, что задал этот вопрос.

Саша продолжал сидеть, подбрасывая ветки в костер, из которого поднимались снопы искр.

— Она может разделаться с ним, если сумеет выяснить то единственное, что действительно необходимо ей: наконец-то понять, что же она все-таки хочет.

— Господи, — проговорил Петр, прежде чем обдумал услышанное. Затем покачал головой и добавил совершенно искренне: — Это означает, что мы оказались в беде? Разве не так?

Освещенный ночными звездами, вокруг раскинулся притихший лес. Не было ни малейшего ветерка.

Сова внезапно бросилась вниз, когти сомкнулись в жестоком ударе. В тишине коротко пискнул заяц.

Саша проснулся от внезапного толчка. Он выровнял дыханье, стараясь поскорее прогнать сон, откинул груду одеял и встал, чтобы подбросить новые сучки и ветки в тлеющие угли.

Петр зашевелился и пробормотал:

— Помочь тебе?

— Можешь еще поспать, — сказал Саша и пожелал, чтобы побыстрее наступил рассвет. Огонь охватил сухое дерево, повиснув желтой бахромой на красноватых углях. — Все хорошо.

Петр оперся на локоть и с интересом глядел на Сашу.

Где-то совсем близко прокричала сова. Саша подбросил очередную охапку веток в огонь и вновь устроился под одеялом, не желая вступать в дальнейший разговор.

— Дождь наконец-то перестал, — заметил Петр.

Это была сущая правда. До них долетали лишь мелкие капли, которые ветер срывал с окружающих деревьев. Гроза откатилась дальше на север.

Саша чувствовал, что не может думать по ночам, находясь вблизи него. Он даже в мыслях опасался произнести это имя: Черневог.

Он в который раз обращался в своих желаниях к Ивешке, надеясь, что она услышит его…

Ночью он особенно остро чувствовал собственную уязвимость. Возможно, так действовали сны. Тут он вспомнил про зайца и про скорость, с которой произошло нападение…

Он никогда толком не задумывался об оружии, не допуская даже мысли, чтобы обзавестись мечом: колдун, столь искусный, как он, стоил больше вооруженного человека. Колдун, одержимый желаньем убивать… всегда мог это сделать.

Петр верил, что Саша непременно придумает что-то разумное и единственно верное, чтобы спасти их. И поэтому Саша постоянно опасался, что всякий раз делает неправильный выбор в своих решениях. Он часто мучился вопросом о том, что больше заставляло его колебаться по поводу убийства Черневога: добродетель и разум, или страх, порожденный неуверенностью.

Или его удерживала сила собственных желаний Черневога?

Он даже вздрогнул, прислушиваясь к тому, как Петр ворочался под одеялами, и подумал, что если ему чего-то и не хватало в данный момент, так это смелости Петра. Он осознавал, что опасается невообразимых последствий, и этот страх затруднял его рассужденья. Он чувствовал себя как тот проклятый кролик, который боялся каждой тучки на небе.

Если лешие позволили проснуться Черневогу, думал он, и если Ивешка оказалась втянутой во что-то такое, откуда ему никогда не удастся вытащить ее, то, хотя Петр и верит в его способности, кто же он такой после всего этого, чтобы первый раз в своей жизни сразиться с настоящим волшебником? Ведь даже Ууламетс боялся его, Ууламетс не смог справиться с ним кроме как с помощью волшебства…

И тогда он подумал, здраво и откровенно: «Господи, что же я собираюсь делать? Неужели я хочу воспользоваться волшебством против Черневога?

Так ведь это то почти же самое, что садиться играть в кости против Дмитрия Венедикова…

Дурак, ну и дурак же ты, Саша Васильевич!"

Отягощенный этими мыслями, он встал, чтобы отыскать свои вещи.

— Что случилось? — Петр вскочил, хватая его за руку. — Саша? Что с тобой?

— Все хорошо, Петр, ничего страшного не произошло. Я всего лишь проснулся. — Он подтянул поближе свой мешок и начал вытаскивать из него один за другим горшки, наполненные травами. — Мне некогда было даже прочитать все, что я записал за эти годы, вот в чем дело. Ведь все это остается лишь словами, словами, словами пока ты не вдумаешься в их смысл.

— Что ты хочешь сказать? Тебе нужно прочитать все то, что ты записал в книгу? А что ты ищешь сейчас?

— Коровяк, желтокорень и фиалку.

— Фиалку?

— Мне очень нравится фиалка.

Наконец он отыскал нужные горшочки, распечатал их и бросил по щепотке из каждого в огонь, добавив к ним еще и мох. Пламя взметнулось вверх.

— Надо бы подбросить побольше дерева, — заметил он при этом.

— Саша?… — Казалось, что Петр передумал задать очередной вопрос, а вместо этого встал и бросил в огонь почти три охапки сучков и веток.

— Я не обещаю, — пробормотал Саша, разговаривая сам с собой, словно пытаясь сдержать разбегающиеся мысли и рассматривая это «не обещаю» как скрытое сомнение. Затем он поправился: — Но, с другой стороны, явная ошибка браться за это дело с помощью волшебства.

— Так ты сможешь поговорить с Ивешкой? Ты сможешь отыскать ее?

— Возможно, но я ни в чем не уверен. — Он подбросил еще фиалки, вдохнул наполненный ароматом дым и попытался не воспринимать все те вопросы, которые только что задал ему Петр. Сейчас ему было необходимо собраться с мыслями и удерживать их, словно табун самых резвых лошадей. — Волшебство не имеет ничего общего с окружающей нас жизнью. Естественный мир отталкивает, тут же отталкивает нас, едва только я пытаюсь его использовать. Вот что происходит на самом деле, с природой ничего не поделаешь.

— О чем ты говоришь? Ради Бога, объясни мне.

— Это тоже самое, что шулерские кости Дмитрия Венедикова. Волшебство и мир естественных вещей: они не совместимы. Только лешие являют собой нечто необычное с этой точки зрения. Они обладают волшебством, как Малыш, а с другой стороны, столь же естественны, как окружающие нас деревья. Они, как колдуны, собрали отовсюду небольшую частицу и соединили их. Но в то же самое время, они не могут отличить нас даже по лицам. Для них нет разницы между отдельными людьми, если только эти люди не связаны с колдовством, которого те не желают иметь в своих лесах…

— Господи. Да неужели ты думаешь, что все это могли устроить лешие?

— Не знаю. Признаюсь честно, не знаю. Но прошу тебя, Петр, потише! — Саша прикрыл уши руками, словно из-за опасения растерять собственные мысли, так же, как когда-то делал Мисай, рассматривая молодые березы…

Он наклонялся к ним очень близко, чтобы обнюхать и потрогать. Это тот самый Мисай, который слышал малейший треск веток в своем лесу, в своем лесу, который долгое время так или иначе принадлежал колдунам… Саша наклонился еще, чтобы не терять поднимающийся дым, высовываясь прямо под капли воды, падающие с деревьев. Он держал руки около огня, глядя в пламя открытыми немигающими глазами.