В Брагин - Искатель утраченного тысячелетия

- Мосье де Давен, вы хотите мне что-то сказать?

- Non, monsieur (Нет, мосье),

- Простите, мосье, но...

- Пожалуйста...

- Вы знаете, мосье, что нет на свете одинаковых молчаний. И никогда нигде одна тишина не похожа на другую.

Я сказал эти слова и сразу почувствовал: какое-то беспокойство повисло в воздухе. И почему-то полковник де Давен сразу привстал и сказал:

- Да! Я был непереносимо молчалив все это время. Но ничего не поделаешь. Я - это я. Простите, мосье... Да! Я согласен: одинаковых молчаний нет на свете. И у человека нет даже названий для всех молчаний, как нет названий для всех запахов.

- А знаете ли вы, мосье, как я называю ваше молчание?

- Пожалуйста, говорите. Надеюсь, ваше слово станет хорошей приправой к очередному блюду нашего обеда, - с вымученной улыбкой сказал полковник.

- Ваше молчание, мосье, напоминает мне молчаливое ожидание катастрофы, грозы, бури в тайге.

- Тайга? Это, кажется, лес, бесконечный лес в вашей Сибири? Так?

- Совершенно верно.

- Ожидание... Но нельзя ли ясней? Кто же ждет бури в тайге?

- Деревья, мосье. Деревья, которых удушают лианы, ждут грозы.

- Лианы... Мое молчание... Я решительно не понимаю вас, мосье Веригин.

- Извольте! Я видел в тайге, как лианы - сибирские лианы - взбираясь все выше и выше по деревьям, прижимаются к ним все крепче и крепче. Молчаливые, смертельные, удушающие объятия, мосье. Лианы, эти живые канаты со светло-коричневой корой и с сизым налетом, впиваясь своими присосками в стволы деревьев, тянут из них живительные соки. Молчит тайга. Молчат деревья. Их гибель непредотвратима. Но всякий раз, когда я смотрел на эту тишину, мне казалось: деревья чего-то ждут.

- Чего же? - глухо спросил де Давен.

- Грозы. Бури. Ветра. Зашатается тайга, качнутся деревья, все вокруг придет в движение. Деревья оторвутся от гибельных лиан...

- Напрасные иллюзии, - с легкой горечью прервал меня мой собеседник, - гроза с ветром приходит и уходит, а лианы остаются. Не так ли, мосье?

- И опять деревья начинают ждать! - воскликнул я.

Де Давен покачал головой:

- Не напрасно ли?

Но, не отвечая де Давену на вопрос, я сказал:

- Мосье, я врач, и я уже кое-что испытал в жизни. И, видя, слыша, чувствуя ваше молчание, я всякий раз спрашивал себя: не могу ли я стать тем ветром, который оторвет от вас лиану молчания, удушающую вас?

Де Давен ответил не сразу.

- Спасибо за участие, мосье... Не огорчайтесь! - сказал он наконец. Голос его звучал глухо, тихо, но уверенно. - Мне уж нечего ждать... Пусть деревья, погибая, верят и ждут спасения, а я...

Де Давен резко взмахнул рукой, поднялся с места, сделал шаг, остановился и прибавил:

- Спасибо, мосье, за рассказ о лианах. Что касается меня, то... никакой ветер мне не поможет. Но ваш рассказ о лианах извлек из моей памяти рисунок лося...

- Лося, мосье?

- Лося на льду вашей замерзшей Волги...

- Вы были в России?

- Завтра до отъезда я отдам вам лося взамен ваших лиан. И вы кое-что поймете в моем молчании. Но не собирайтесь меня спасать. Просто на рассказ отвечу рассказом... И уеду. До свидания, мосье. До завтра.

И он ушел. Возможно, он чувствовал, что я гляжу ему вслед. И походка его на этот раз была твердая, уверенная, непоколебимая.

Я остался в раздумье. Как сочетать: французский полковник колониальных войск в отставке - и Волга? И при чем здесь какой-то лось на льду замерзшей реки?

НИ МИНУТЫ ПРОСТОЯ!

Карлсбад. 9 сентября

Дневник Веригина

Я сидел у окна своей комнаты в пансионе "Черный лебедь" и опять (в который раз!) ставил опыты над простейшими, делал записи.

Откуда-то издалека, слева, из долины с целебными источниками, звучал духовой оркестр. Играли полонез Огвпского. Я откинулся на спинку стула. Под колбой мерно струилось голубое пламя спиртовой горелки. Я устало смотрел на язычок огня.

И мне послышался глуховатый голос Сумбатова:

"Не верю я в провидение! И не бог создал жизнь... Но миллиарды миллиардов случайностей миллиарды лет назад в каком-то неведомом для нас сочетании положили начало бесконечной жизни на планете. Хотите бессмертия для человека? Сделайте одолжение! Попробуйте! Сколько миллиардов опытов надо сделать, чтоб отгадать тайну жизни?"

Я не мог больше сосредоточиться на работе. Нехотя закрыл свою тетрадь. Музыка все звучала. И вдруг воспоминания нахлынули на меня. Воспоминания... образы... Они появлялись, вырисовывались передо мной, сменяли друг друга, медлили, неожиданно таяли, пропадали, исчезали и вновь возникали.

Оркестр замолк ненадолго.

Но вот я услышал, как Огинский в своем полонезе прощается с Польшей.

И неожиданно вспомнились мне родные места.

Было так, словно в тумане я плыл на пароме, который переправляется через реку. Явственно ощущал запах реки, запах мокрого каната - его крепко схватили руки старого паромщика. Я даже хорошо различал запах осенних побуревших лугов. Паром движется, движется... Слышу чей-то крик с другого берега: "Подай па-ром!" Но где этот другой берег? И когда паром к нему пристанет и я сойду на этот берег, неизвестно. Туман...

И еще вспомнился мне жаворонок. Он поднялся над черной пахотой, раскрывшейся под весенним солнцем. И песня его сливается с трепетом его крылышек и с майским теплым ветром. И по-весеннему переливается и сверкает утренняя роса па веселой зеленой траве.

Но здесь не песнь жаворонка, нет. Какое трагическое нетерпение сердца слышится в полонезе Огинского, который исполняют там, внизу, у источников!

Полонез смолк, но зато во мне он звучал все сильнее и настойчивей.

Я почувствовал: не могу оставаться в номере один на один с моим беспокойством. Я захотел к людям - туда, к фонтанам, где играет оркестр и люди пьют целебную воду.

Спустился. Все вокруг было спокойно.

Я остановился у оград палисадников: смотрел, какие шумно, а скромно, сдержанно чешские дети ведут в этом городе свои игры, как спокойно бабушки появляются в дверях домиков и негромко зовут детей пить чай. Мирно зажигались в домах огоньки.

Оркестр внизу у фонтанов теперь играл что-то очень тихое, долгое, милое, мирное и спокойное...

Заходило солнце. В его лучах поблескивали, переливались огоньками, темнели, гасли брызги, струи вечного фонтана. И, поиграв на солнце, падали. А новые струи снова взлетали. Этот блеск и звон струй фонтана, его всплески меня остановили. Прислонясь к ограде мостика через речку Тепла, в полудремотном состоянии глядел я, как по набережной мимо меня шли и шли люди к целебным источникам, держа в руках кружки.

Гуляли бабушки, толкая колясочки с младенцами. Гдето совсем рядом послышался вопрошающий голос влюбленного юноши и ответный смех девушки.

Вились и рвались высоко вверх струи источника - горячего гейзера Шпруделя. Какая-то обязательная и непременная сила беспрерывно работала где-то глубоко в земле. Обязательность. Навсегда!