Норман Спинрад - Русская весна

Он встал и, словно забью о Соне, налил чая из самовара – себе одному, – сделал глоток, похоже, обжег язык и снова обрел вид самоуверенного и хваткого делового человека.

– Мы предлагаем вам место переводчика с французского и английского языков в брюссельском отделении. Для начала пять тысяч ЭКЮ в месяц плюс подъемные – месячный оклад. Через год – плюс пятьсот, в дальнейшем – по заслугам. Медицинская страховка, разумеется. Выходные – как в Объединенной Европе, плюс Первое мая, день рождения Ленина и годовщина революции.

Он произнес все это гладко и быстро, но чуть застенчиво, словно американский политик, говорящий перед телекамерой с подсказки суфлера.

– Далее: двухнедельный оплачиваемый отпуск после первого года работы, трехнедельный – после трех, месячный – после пяти и дополнительный день за каждый год свыше пяти лет. В выходные – право свободного перемещения по странам СЭВ и Западной Европы с постоянной въездной визой. Бесплатное питание в буфете с вином или пивом…

Он сделал паузу, глотнул чая и, казалось, переключил что-то в своей коробке скоростей.

– С вином или пивом, пойдем и на это. Ну как, принимаете предложение?

– Да, конечно! – не раздумывая, воскликнула Соня.

Это напоминало сказочный сон, приключения героини какой-нибудь американской мыльной оперы. Диснейленд! Брюссель! Объединенная Европа! Пять тысяч валютой! Вольная езда по Европе в выходные, праздники и отпуск, с твердой валютой в кармане!

– Но… но… – возвращаясь в реальность, забормотала Соня. Юлий… дипломатическая служба… замужество… весь сценарий жизни, который она так старательно разрабатывала…

– Что за "но"? – раздраженно отозвался Куракин. – Я думал, вы решились?

– Я не готовилась в переводчики. – Соня пыталась собраться с мыслями. – Я бегло говорю и пишу на этих языках, не сомневайтесь, но опыт, навык…

– Нет проблем. – Куракин махнул рукой, блеснув "Роллексом". – Основные переводы делаются компьютерами, за три недели предподготовки в нашей крымской школе вы все освоите. Я должен заполнить вакансию немедленно и не могу ждать выпускника иняза. – Он взглянул на часы. – Ну-с, да или нет? Следующий претендент по расписанию через пять минут, но мне бы еще выкроить время на туалет…

– Можно подумать несколько дней?

– Нет! – Куракин откинулся в кресле, отпил чая, повертел в пальцах стакан и взглянул на Соню с некоторой симпатией. – Я понимаю, решение серьезное, с ходу его не примешь. Но я должен заполнить двадцать восемь вакансий, а для этого поговорить с тремя сотнями кандидатов, мне некогда ждать, пока они думают… – Он улыбнулся и пожал плечами. – Или принимают беседу за проверку. Мы здесь, в "Красной Звезде", социалистические предприниматели, мы ведем дела с оч-чень оборотистыми капиталистами, и нам надо крутиться быстрее, чем они. Мы имеем дело с товарными оценками, прыжками валютного курса, с электронной экономикой, где зазеваешься или промедлишь – и вылетишь в трубу. Нам не нужны российские тугодумы, маньяки, вечно думающие, а не следит ли за ними КГБ. Нам нужны новые русские – умные, решительные, интуитивные, даже импульсивные.

Куракин встал и посмотрел на Соню с высоты своего роста. За его спиной был вид на Кремль, Красную площадь, реку и на далекую южную часть Москвы. Все казалось таким маленьким и нереальным в ярком солнечном свете, что напоминало макет города во дворце пионеров, освещенный сверху лампами.

– Да или нет? – спросил Куракин. – Брюссель или Москва? Новая Европа или старая Россия? Рубли или валюта? И если вы считаете это трудным выбором, то вы определенно нам не подходите.

Ну что тут Соня могла ответить? Не так уж сильно она была влюблена в Юлия. Она не была уверена, любит ли его вообще. Так ради чего отказываться от такой блестящей возможности?

– Дело сделано, товарищ Куракин, – сказала она. – У вас есть переводчик для Брюсселя и еще есть время сходить в туалет.

Потом все было просто.

Хотя разговор с Юлием – совсем иное дело.

У Сони напрягся живот, стоило ей вспомнить об этом разговоре. Она поскорее глотнула "Кот дю Рон" и попыталась сконцентрироваться на придорожном пейзаже – но ТЖВ мчался сквозь уродливые жилые кварталы на северо-востоке Парижа, мимо огромных многоквартирных домов для рабочих, и это напомнило ей кварталы в Ленине, где она выросла, и московскую жизнь, и даже вкус бордо как будто нарочно напомнил о том, как она принесла две бутылки шато "Мэдок" [18]к Юлию в комнату и потребовала, чтобы одну они распили сразу, прежде чем она расскажет, в чем дело. Она тоже приняла, и как следует, – и, выслушав ее, Юлий осторожно поставил свой стакан на пол, уселся на кровати и молча уставился на Соню.

– Ты ничего мне не скажешь? – спросила она требовательно.

– А что ты хочешь услышать?

– Что ты ненавидишь меня. Что я бессердечная, эгоистичная сука и карьеристка!

Юлий натужно усмехнулся.

– Я ведь всегда говорил, я – не настоящий лицемер, – сказал он очень вежливо, и это укололо Соню в сердце. – Я не притворялся, что могу отказаться ради тебя от цели своей жизни.

– Верно, – согласилась Соня, чувствуя, что за это циничное признание она любит его больше, чем в их лучшие дни.

– Это и было истинной целью твоей жизни, Соня, правда? – Тон его стал жестче. – Жить на Западе, иметь кучу валюты, и все дела? Остальное: учеба, дипломатическая служба – затем и затевалось?

– Но не ты, Юлий, – простонала Соня несчастным голосом.

Он внезапно смягчился.

– Конечно нет, Соня. – Он дотронулся до ее щеки. – Мы в некотором смысле родственные души. Если бы пришлось выбирать между идеалом и любовью, я бы тоже выбрал идеал, но это бы не значило, что я тебя разлюбил. Здесь мы понимаем друг друга, и здесь нет ничьей вины, Соня Ивановна.

– Юлий…

– Однако… однако есть и разница. – Он взял вторую бутылку. – Твоя мечта обращена лишь на тебя, а я служу идее. Да, я карьерист и индивидуалист, но я преданный идеалам коммунист – или буду им, когда меня примут в партию.

Он открыл бутылку, наполнил стаканы и жадно ополовинил свой, словно в нем была дешевая водка, а не благородное французское марочное вино.

– Ты заботишься о себе, а я не отделяю свои интересы от блага матушки-России.

– Что хорошо для Юлия Марковского, то хорошо для Советского Союза! – парировала Соня.

– Вот что хорошо для Юлия Марковского: корабль Советского государства вошел в безопасную гавань Объединенной Европы, – патетически объявил он, и Соня не без язвительного удовольствия поняла, что он сильно пьян.

– И молодому дипломату уготована роскошная жизнь, – сказала она.

– Правильно! Новый Советский Человек – не социалистический монах!

– Пью за это! – объявила Соня и выпила.