Норман Спинрад - Русская весна

11.56.

– Зажигание и старт, – монотонно прокомментировал отец, как он делал всегда при запусках обычных космических ракет. Он не сводил глаз с экрана, на губах блуждала слабая улыбка. Даже сейчас он оставался космическим фанатом и в каком-то смысле, несомненно, наслаждался происходящим.

11.58.

– Разделение и зажигание второй ступени.

11.59.

– Разделение боеголовок и…

Ослепительный белый свет залил экран, и сразу же раздался такой оглушительный звук, что диффузоры громкоговорителей зажало. Затем еще раз, и еще, и еще – без пауз. Огненный шар поднялся из серого облака, оно сложилось в небольшой гриб, и когда микрофоны снова смогли принимать звук, раздались пять громовых ударов вторичной звуковой волны.

Облако быстро поднималось и рассеивалось, и на экране появилась страшная картина. Там, где стоял чудо-храм с луковицами-куполами, громоздились безобразные руины. Кремлевская стена стала полосой обломков. В центре площади была огромная воронка с рваными краями. Один угол Мавзолея обвалился, каменные блоки растрескались, но каким-то чудом он еще стоял.

Франя не верила своим глазам. Храм Василия Блаженного уничтожен. Огромная дыра зияет в самом центре русского сердца. Ее как будто ударили в грудь чем-то тяжелым.

Этот злобный кретин стремился, без сомнения, унизить русский народ, запугать его, избрав для показательного уничтожения сердцевину его души и истории. Он совершил роковую ошибку, за которую придется расплачиваться всему миру. Ни страх, ни уговоры, ни соображения здравого смысла не помогут теперь избежать мести за этот дьявольски удачный удар по психике.

– Не хотелось бы мне сейчас быть в Киеве или в Одессе, – сказала Франя жестко. Она ощущала желание отомстить, хоть и понимала, что это безумие. Чего же ждать от генералов с их огромной властью? Красная площадь лежит в руинах…

– Вот и настает конец света, – прошептала мать, увидев на экране маршала Бронкского. Он был страшен как смерть. Лицо было мертвенно-бледным, глаза метали молнии, он сжимал челюсти, пытаясь подавить ярость.

"Мы расцениваем это беспрецедентное преступление как военные действия Соединенных Штатов против Советского Союза, – прорычал он хрипло. – Мы требуем, чтобы Соединенные Штаты убрали свои ракеты с территории Украины. Если через сорок восемь часов это не будет сделано, мы нанесем ядерные удары и по украинским ракетам, и по Соединенным Штатам. Не по военным объектам, а по крупным городам".

– Он сошел с ума! – воскликнул Бобби.

– Наоборот, – мрачно возразила мать, – при данных обстоятельствах он выступает как сдержанный государственный деятель.

Советские Вооруженные Силы приведены в полную боевую готовность

Мир ждет ответа президента Волъфовица

Натан Вольфовиц не стал ждать, пока истекут сорок восемь часов. Бобби был восхищен выбором момента для ответа, и у него возникла некоторая надежда. Вольфовиц дождался шести часов вечера по парижскому времени. В Москве было восемь часов, самое начало программы "Время"; в Нью-Йорке – полдень, а на Западном побережье – девять часов утра. Нат выбрал время так, чтобы охватить максимальную аудиторию.

"Дамы и господа, перед вами президент Соединенных Штатов".

Натан Вольфовиц сидел за своим рабочим столом в Овальном кабинете. Он был в палевом спортивном пиджаке с кожаными заплатами на локтях и в белой водолазке; волосы аккуратно причесаны. Его глаза поблескивали непостижимым весельем, истинным или притворным – кто знает… Бобби тысячу раз видел его таким за покером.

– Отбросим обычные формальности, – сказал президент Вольфовиц сухим холодным голосом. – На деле, я думаю, я могу обойтись без любых формальностей. От имени американского народа перед лицом всего мира я приношу глубокие извинения советскому народу за безрассудную глупость моего тупоголового предшественника.

– Невероятно! – сказала Франя.

– Это Натан Вольфовиц… – сказал Бобби, облегченно вздыхая.

– Приношу соболезнования американского народа за ущерб, нанесенный центру столицы, и предлагаю восстановить его за счет Америки под советским руководством.

– Он… гений! – воскликнула мать.

– Теперь, полагаю, мне следует ответить на ультиматум маршала Бронкского, – сказал Вольфовиц другим голосом. – Боюсь, что, к несчастью, это невозможно сделать. Нет способа убрать с Украины ракеты, отправленные туда Гарри Карсоном, не вызвав третьей мировой войны. – Он пожал плечами и развел руками. – Что мне сказать вам, маршал? Я полагаю, вы уже собрались идти до конца и нанести первый удар по нашим городам?

– Что?

– Он сошел с ума!

В глазах Вольфовица появилась жесткость, которой Бобби раньше никогда не видел. Впервые он почувствовал, что его бывший друг на деле президент Соединенных Штатов. И ему представилось, что во всем мире люди чувствуют то же самое. Это был не тот Нат Вольфовиц, которого он знал раньше. Игра изменила игрока.

– Но вспомните, мы дошли до банкротства, строя такую противоракетную систему – со всеми свистками и колокольчиками, – которую наши бедные налогоплательщики смогли оплатить. Мы собьем большую часть ваших ракет и будем зализывать свои раны нашими стратегическими ракетами – их вам не достать, они висят на всем пространстве отсюда и до Луны.

Вольфовиц театрально поглядел в камеру, как он, бывало, глядел на Бобби, когда ему шла карта и не было нужды это скрывать.

– Мы не намерены шутить. Подумайте об этом, маршал Бронкский. И – разумеется – желаю вам хорошо провести нынешний день.

"Мы передавали Обращение президента Соединенных Штатов Америки из Белого дома, Вашингтон".

– И вам лучше всего поверить ему! – заорал ликующе Бобби.

Вольфовиц-мания охватила Европу!

Нат устраняет министра обороны и назначает нового председателя Комитета начальников штабов, успокаивая шовинистов

Осуществилась несбыточная детская мечта Бобби. За неделю ненавидимые американцы стали героями дня и кумирами Парижа, а он сам – репортерской звездой "Стар-Нет".

Натан Вольфовиц сделал невозможное. Он отверг ультиматум русских, стабилизировал ситуацию на грани ядерной войны и не обременил себя никакими обязательствами.

За четыре часа до срока ультиматума маршал Бронкский объявил, что срок продлевается до окончания выборов с целью дать возможность советским людям высказать свое отношение к жизненно важному вопросу. Маршал нашел способ сохранить лицо.

Натан Вольфовиц одобрил его действия и лукаво объявил о политике невмешательства в выборы, искусно повлияв тем самым на их результат. "Что бы я ни сказал, все вызовет противоположный эффект, – заявил он. – Это раздует пламя страстей у тупоголовых националистов и поспособствует победе безответственных задниц, которые нас первых и втянут в заварушку. В интересах здравого смысла и ради мира на Земле мне лучше придержать свое мнение, призвать здравомыслящих советских граждан активно голосовать, а самому сидеть тихо".