Юрий Брайдер - Особый отдел и око дьявола

Между тем к реке подошли боевые мамонты, и началась переправа. Косматые исполины бесстрашно входили в воду, которая даже на стрежне не покрывала их спины.

Чернокожие с берега бросали в мамонтов остроги, горящие дротики, а бледнолицые седоки в ответ пускали стрелы, каждая из которых в этой давке находила свою жертву.

Однако у самого берега захватчиков ждал неприятный сюрприз. Передовые мамонты с ходу напоролись на острые колья, врытые под водой. Серьёзно пострадали лишь два или три исполина, но они подняли такой вой (Цимбаларь, по-прежнему не слышавший ни звука, мог только догадываться об этом), что их товарищи впали в панику, смертельно опасную для всех окружающих.

Одни мамонты бросались назад, топя плывущих воинов, другие волчком крутились на месте, сбрасывая седоков. Положение спасли старые вожаки, бивнями вывернувшие колья и этим расчистившие путь к наступлению.

Началось побоище, исход которого был предрешён численным превосходством, лучшим вооружением и боевым духом пришельцев.

Цимбаларь, а вернее его новая сущность, обладавшая совершенно удивительными свойствами, опустилась к самой земле, и теперь все перипетии схватки были перед ним как на ладони.

Аборигены, защищавшие свои дома и свои семьи, сражались на удивление вяло, как бы из-под палки, словно заранее смирившись с неизбежным поражением. Бледнолицые, наоборот, рубились с остервенением, можно сказать, с пеной у рта, не щадя ни мужчин, ни женщин, ни детей. Это была война не за рабов и не за добычу, это была война на уничтожение.

Всё новые и новые толпы захватчиков переправлялись на остров. Упал тотемный столб, подрубленный бронзовыми топорами, а его место занял шест, украшенный медвежьим черепом. Хижины вспыхивали одна за другой.

Мамонты, поджимая легко уязвимый хобот, расшвыривали аборигенов огромными бивнями, а потом топтали ногами, похожими на дубовые стволы. Меткие стрелы догоняли тех, кто пытался спастись на лодках.

С высоты двадцати-тридцати метров Цимбаларю был прекрасно виден не только весь остров, но и дно реки, где в гуще водорослей лежали человеческие тела, из которых тёмным дымом вытекала кровь.

Тем временем небо на западе расчистилось, и среди туч показалось низкое неласковое солнце. Его блики заиграли на воде, окрашивая волны в багряный цвет. Вниз по течению плыли перевёрнутые лодки, трупы, ещё не набравшие в свою утробу достаточное количество балласта, бурые островки мамонтовых тел.

К шесту с медвежьим черепом привели седого человека в накидке из птичьих перьев, наверное, местного вождя. Он сам послушно лёг спиной на низвергнутый тотемный столб, дугой выпятив грудь и запрокинув голову. Сверкнул медный нож, и ещё трепещущее сердце, вырванное из вспоротой грудины, было поднесено на копье клыкастому кумиру.

Вновь, как и в случае с разгромом конвоя, ни одно чувство не тронуло душу Цимбаларя — ни ужас, ни жалость, ни отвращение. Он был сейчас кем-то вроде случайного прохожего, равнодушно взиравшего на сражение двух разных муравьиных видов.

Багряное сияние между тем становилось всё ярче и нестерпимее. В нём уже тонули и степь, и река, и небо, и посёлок. Затем из этого зловещего света возникли четыре циклопические фигуры, не имевшие лиц.

Они приближались.

Они были так ужасны, что крики окружающих вернули Цимбаларя из мира иллюзий в заснеженную, подёрнутую сумерками Чарусу.

Люди выглядели так, словно только что очнулись от кошмарного сна. Одни были ошарашены, другие подавлены, третьи вообще не соображали, как и почему они здесь оказались.

Фольклористка исчезла — не сказать, что бесследно. На том месте, где она стояла пару минут назад (прежде чем впасть в транс, Цимбаларь успел глянуть на часы), валялась верёвка, сохранившая все свои узлы. По-видимому, Изольда Марковна была талантливой последовательницей небезызвестного Гарри Гудини.

Слава богу, что оружие, добытое во время обыска, уцелело. Фольклористка, скорее всего, тоже подпала под влияние наваждения, хотя это и не помешало ей задать стрекача.

Невольно напрашивался вопрос: можно ли вообще сбежать из крохотной, утонувшей в снегах деревеньки, если до ближайшего жилья сотни вёрст, а студёная северная ночь только начинается.

Внезапно Валька Дерунова всплеснула руками:

— А у меня Настёна одна дома осталась... Она на печке спит. Ох, чую беду! Помоги-те!

Толпа, теперь уже возглавляемая полностью реабилитированным Цимбаларем, двинулась к избе почившего старосты (многие, правда, отстали по дороге, а в первую очередь — опозорившие себя старухи).

Однако стоило только забежавшему вперёд Борьке Ширяеву коснуться калитки, как окно в комнате квартирантки распахнулось и оттуда грянул выстрел, к счастью никого не задевший.

Людей от избы словно бурей отмело. Прячась за сугробом, под которым был погребён забор, Цимбаларь крикнул:

— Сдавайся, тварь! В этом случае обещаю, что перед судом ты предстанешь целой и невредимой.

— Сначала повяжи меня, мусор поганый, — в окне показалась фольклористка, в правой руке державшая ружьё, прежде принадлежавшее Ложкину, а левой прижимавшая к себе зарёванную Настёну. — Живой я тебе не дамся, даже не надейся. Но на тот свет, сам понимаешь, уйду не одна. Не много ли смертей для такой захудалой деревеньки?

— Ты же, сука, ребёнка простудишь! — завизжала Валька Дерунова. — Сейчас же прикрой окно!

— Лучше помалкивай, кошка драная, — хладнокровно ответила фольклористка. — Если надо будет, я хвоей соплячке горло зубами перегрызу и не поморщусь. Поэтому лучше не нервируй меня.

— Что ты хочешь? — приподнявшись над сугробом, спросил Цимбаларь.

— Вот это совсем другой разговор, — усмехнулась фольклористка. — А хочу я совсем немного — покинуть вашу милую деревеньку. Как говорится, погостили, пора и честь знать. Ты вызовешь для меня вертолёт из райцентра. Тех денег, которые вы у меня изъяли, хватит на его оплату с лихвой. Улечу я, естественно, вместе с девчонкой и приземлюсь в удобном для меня месте. Девчонку вам потом вернут лётчики.

— Прямо скажем, несбыточные у тебя желания, — ответил Цимбаларь. — В такую погоду сюда никто не полетит.

— За двадцать тысяч баксов полетят... А впрочем, я не собираюсь тебя упрашивать. Выбор невелик. Или моя свобода, или смерть девчонки. Да и кроме неё я нескольких человек с собой прихвачу, — фольклористка погрозила ружьём. — После старика остался целый ящик патронов.

— Ради бога, спаси доченьку! — Дерунова вырвалась из рук державших её людей и кинулась Цимбаларю в ноги. — Век на тебя молиться буду!

— Я сделаю всё, что в моих силах, — он наклонился и обнял свою недавнюю недоброжелательницу. — Деда я не уберёг, а уж за Настёну жизни своей не пожалею.