Чез Бренчли - Башня Королевской Дочери

Избить или ранить монаха, тем самым ослабив Воинствующую Церковь, считалось едва ли не самым серьезным проступком для члена Ордена. Соответственно, и наказание за это полагалось самое суровое. Маррон вспомнил, как однажды, в аббатстве, где они изучали правила Ордена, он спросил: не хуже ли будет, если из-за тяжкого наказания в лазарете окажутся два монаха вместо одного? Отец настоятель тогда улыбнулся, покачал головой и сказал, что такой несдержанный монах будет ослаблять Орден каждый день одним своим присутствием. Он должен научиться существовать в мире со своими братьями и наставниками, а для этого ему придется покаяться перед алтарем Господним, и знаком покаяния станут шрамы на его коже.

Никакой драки, сказал себе Маррон. После молитвы он вместе со всем отрядом послушно отправился в трапезную, всю дорогу терпя разные издевки и оскорбления. Вцепившись зубами в ломоть хлеба, отрывая от него куски и баюкая раненую руку на колене, юноша порадовался тому, что в трапезной полагалось хранить молчание. По крайней мере сейчас он был избавлен от ядовитых насмешек братьев.

Несмотря на то что Маррон ел по-волчьи жадно, быстро глотая пищу, доесть он не успел; он все еще жевал, когда раздался звон висящего над столом металлического бруска, призывавшего всех встать и вознести благодарственную молитву. Маррон безнадежно стиснул зубы, задышал носом и взмолился о возможности проглотить то, что было у него во рту, во время уборки в трапезной, оставшись при этом незамеченным.

Однако Господь редко внимал его молитвам, что сегодня, что всегда, - а может быть, он просто считал оскорблением для себя, когда человек глотал еду уже после благодарственной молитвы. Маррон ощутил на себе взгляд фра Пиета, однако не осмелился посмотреть через стол, чтобы удостовериться. Полупрожеванный хлеб лежал у него на языке, однако его было слишком много, чтобы проглотить за один раз. Маррон начал осторожно жевать, жалея, что не может хотя бы на минуту надеть капюшон, и выискивая другой способ спрятать лицо. Однако у него ничего не вышло.

- Брат Маррон! - Это был голос фра Пиета; его призыв Маррон не мог пропустить мимо ушей. Юноша покорно повернулся к исповеднику, чувствуя, что над ним тяготеет злой рок. Пока Маррон шел вдоль ряда братьев, ему показалось, что Господь наконец услышал его. Локоть Олдо ударил по его раненой руке; Маррон согнулся от боли, но все же сумел превратить стон в кашель. При этом он поднес ко рту руку, выплюнул в нее хлеб, сжал пальцы и позволил длинному рукаву рясы скрыть кисть. Потом он невинно встретил взгляд фра Пиета и ответил:

- Повинуюсь, брат.

- Твое поведение за столом недостойно брата. Следи за собой.

- Повинуюсь, брат.

- Из-за твоей вчерашней глупости ты не сможешь делить с отрядом его труды. Ступай и найди себе занятие, для которого ты подходишь.

- Повинуюсь, брат.

Итак, он был отослан прочь, отделен от братьев - и братья сами прогнали его. Олдо фыркнул, еще несколько человек пожали плечами... Маррон знал только одно место, где он мог пригодиться, даже будучи одноруким и неумелым.

Возможно, охота и была запрещена в Роке, но все же некоторые рыцари привезли с собой собак. В малом дворе под комнатами, где жили рыцари и оруженосцы, находилась небольшая псарня, и Маррон не впервые останавливался пожелать ее обитателям доброго утра. На этот раз обладатель длинной морды, которая первой сунулась к руке Маррона, получил награду, если, конечно, полупрожеванный ком хлеба мог считаться таковой. Впрочем, пес охотно проглотил ее и заскулил, тыкаясь носом в руку и прося еще.

Маррон улыбнулся, потрепал мягкие уши, виновато показал пустую руку и поспешил прочь.

Он поднялся по ступеням, прошел по коридору и вежливо поскребся в запертую дверь, однако ответа не услышал. Он снова постучался, потом открыл дверь и заглянул внутрь.

Комната была пуста. Сьера Антона не было; вместе с ним исчез его меч и доспехи. Маррон почувствовал себя обманутым и никому не нужным. Наверное, рыцарь не думал, что он может появиться, и потому не стал терпеливо дожидаться оруженосца, который то ли придет, то ли нет. И все же Маррон вошел, надеясь найти себе какое-нибудь дело, чтобы потом с чистой совестью ответить фра Пиету на вопрос о том, что он сегодня делал.

Ковры на полу пропылились, но чтобы вынести их на воздух и выбить, одной руки было недостаточно. Оглядевшись в поисках какого-нибудь нетрудного, но полезного занятия, Маррон заметил лежащую на подоконнике книжку. Он уже видел ее над самом дне сундука, и любопытство заставило его взять ее в руки. Маррону приходилось видеть книги и здесь, и в библиотеке аббатства - там их были сотни, - но он впервые видел книгу, принадлежавшую одному человеку.

Обложка была из простой жесткой кожи. Наугад открыв книгу и поглядев на заглавие наверху страницы, Маррон понял, что это молитвенник. Он раскрылся на одной из молитв полуденной службы.

Книга была прекрасно сделана, хорошая бумага прочно крепилась к переплету, но сам текст казался каким-то странным. Буквы шли вкривь и вкось, заголовки были написаны простыми красными чернилами без позолоты, а некоторые строчки выглядели кривовато даже на неискушенный взгляд Маррона.

Его озадачило, что сьер Антон хранил как сокровище - у него было не так много вещей, и каждая была дорога хозяину - так плохо сделанную книжку. Однако, когда Маррон закрывал томик, на глаза ему попалась надпись на титульном листе. Он вновь приподнял обложку и медленно прочел:

"Сия книга мудрости с любовью преподносится Антону д'Эскриве в его день рождения и сделана мною, Шаролем д'Эскриве, милостью Божией братом Антона".

Маррон не сразу понял, в чем тут дело, но посвящение оказалось написано той же нетвердой рукой, что и вся книга. Книга была не просто подарком брата сьера Антона, она была его творением он сам написал текст, сшил страницы, вырезал кожу и сделал обложку.

Маррон знал азбуку, но помнил, как трудно дается письмо, даже если надо написать всего четыре строки хотя бы вполовину так же хорошо, как эти. Мысль о переписывании целой книги, всех ее страниц, испещренных словами, заставила его благоговейно вздрогнуть и почтительно задуматься. Обычно перепиской занимались монахи, посвятившие жизнь служению во славу Господа по приказу настоятелей; и даже на переписывание такой небольшой книжечки должен был уйти не один месяц труда. Чтобы сын дворянина сделал это только из любви...

Должно быть, это был тот самый брат, которого убил - или сказал, что убил, - сьер Антон. Тот брат, которому принадлежал меч "Дард", отданный потом Маррону...

Для Маррона это было слишком. Ничего не понимающий юноша захлопнул книгу и услышал шаги и голоса в коридоре за открытой дверью. Он быстро шагнул назад, уже понимая, что это бесполезно, что сьер Антон сейчас войдет в комнату и застанет Маррона на месте преступления. В последние дни судьба была сурова к юноше, но он не сказал ни слова в свою защиту или в оправдание...