Ник Саган - Рожденные в раю

– Я не Мутазз и не Рашид. Здесь я стал мудрее. Отъезд домой сделает еще мудрее. Я вовсе не виню тебя за то, что ты долго удерживал меня.

– Значит, я тебя не понял, – признался отец.

– И я тебя тоже, – ответил я.

– Хаджи, говори, пожалуйста, понятно, – попросил он, его скулы напряглись, а в глазах появилась отеческая озабоченность.

Я боюсь говорить. Мне нужно сначала глубоко вздохнуть и остановить круговерть слов и мыслей, вихрем несущихся у меня в голове.

– Вашти велела мне не позволять тебе делать это, – слышу я себя будто со стороны. – Она сказала, что ты не можешь меня заставить, что я не должен поддаваться тебе.

– О чем речь? Что там у вас произошло?

– Не расскажешь ли ты мне про Джеймса Хёгуси?

Длиннохвостый ара с ярко-красными крыльями, кончики которых окрашены желтым и голубым цветом, проносится мимо, на лету он выхватывает из груды собранных фруктов один. Мы не обращаем на него внимания. Я всматриваюсь в лицо отца. На нем ничего не прочесть.

– Я хотел, чтобы ты узнал об этом иначе.

– Но я узнал.

– И теперь ты растерян?

– Растерян?

– Доктор Хёгуси был великим человеком и мечтателем, но он во многом добился успехов. Он лишь источник генетических материалов для тебя. Я, естественно, не ожидаю, что ты будешь с ним состязаться или пытаться сравнивать себя с ним. Для тебя будет лучше сосредоточиться на своих собственных достижениях, на собственном будущем.

– И какое у меня может быть будущее? Стать вместилищем для души умершего?

– Теперь понимаю, – говорит он, в его обсидиановых глазах вспыхивает огонек. – Ты просмотрел все диски. Ой, Хаджи, ты все неправильно понял.

– Тогда объясни.

– Ученые «Гедехтниса» – мои герои, – говорит он. – Без них никого из нас не было бы. Ну и что может быть лучшим выражением признательности им, чем использование их ДНК?

– Но на диске… – вмешиваюсь я.

Однако не заканчиваю, увидев поднятый палец отца. Я его перебил. Обычно я так не поступаю.

– Прежде чем взять генетический образец, я захотел узнать их получше, – продолжает он, – поэтому просмотрел все диски. Да, группа ученых выразила желание быть клонированными, да, часть из них хотела, чтобы эти клоны превратились в коробки для их мозга. Сын, когда человек знает, что умирает, и в нем есть вера в Бога, на сердце у него покой. Но когда веры нет, что обычно происходит в эти последние дни?

– Отчаяние становится для человека хлебом, а безысходность – маслом, – цитирую я, и ему это нравится.

– Так и случилось с доктором Хёгуси, – говорит он. – Но прислушайся к моим словам. Я не склонен к отчаянию, да и времена сейчас спокойные.

Его слова звучат весомо, и я начинаю чувствовать себя дураком, потому что слишком поторопился с выводами.

– Так значит, меня не принесут в жертву?

– Не больше, чем всех остальных, – улыбается он.

Я не понял. Я-то думал, что узнал свое истинное предназначение.

– Твое истинное предназначение то же, что всегда. Следовать за Богом и принимать все, что он для тебя уготовил.

– А что, если он уготовил мне это? Что, если миру будет лучше, когда вместо меня придет Хёгуси? – возражаю я.

– Что, если? На «что, если» нет времени, Хаджи. Есть время только на «есть». Придерживайся пути любви, человеческой доброты и сострадания. Что должно случиться, случится, а ты должен принять волю Бога без страха.

Он, как всегда, прав, я извиняюсь за свою глупость, и он снисходительно принимает мои извинения. Между нами больше нет напряжения, хотя что-то продолжает меня грызть, какое-то неприятное беспокойство, я никак не могу определить, что это такое.

– Как ты думаешь, зачем Вашти все это затеяла? – спрашивает он.

Он думает, что Вашти сама отвела меня в криолабораторию, поэтому я объясняю, как все произошло. Тогда лицо его становится задумчивым.

– Это ведь Вашти послала тебе ключ, – говорит он. – Она хотела, чтобы ты просмотрел диски.

Мне это в голову не пришло.

– Это вполне возможно, – соглашаюсь я. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее моя уверенность. Я неохотно передаю ему слова Вашти о том, что он отстало мыслит, а он говорит, что слыхал от нее вещи и похуже.

– У нее нет любви к своему происхождению, она не учится на прошлых ошибках. Она абсолютист, рядящийся в одежды прогрессиста, и хотя она делает вид, что всегда поступает порядочно, в ее сердце этого нет. Она обожает творить «фитнах». – Он использует арабское слово, означающее обман и проверку веры. – Она настроила Шампань против меня. То же она хочет сделать и с моими детьми.

– Тогда зачем ты послал нас сюда?

– Чтобы вы сами могли все увидеть, – говорит он, – чтобы могли составить свое мнение. Кроме того, она – часть вашей семьи.

Прежде чем попрощаться, он зовет к телефону моих кузин. Мы немного болтаем. Зоя, которая мечтает стать экологом, рассказывает мне про извилистое дерево, с которого собирает фрукты. Это не одно дерево, а два, что и объясняет его ветвистость. Она не знает названия первого дерева, которое служит опорой, а второе – воздушная фига. Зоя рассказывает, что фига крепко обвилась вокруг первого дерева, ее крючковатые ветви укоренились в почве и сосут оттуда воду и питательные вещества – основу жизни. Это паразит.

– И живет эта фига очень долго, – говорит она. – Сотни и сотни лет.

Мутазз удирает от разозленного пекари, хрюкающего, фыркающего зверя. Он столкнулся с животным в нескольких метрах от периметра, это – вонючая дикая свинья, со страшными клыками, вся покрытая щетиной. Вокруг шеи у нее белоснежный пушистый воротник. Она защищает свою территорию, возможно, там есть потомство, поэтому она так агрессивно настроена. Как только пекари достигает периметра – волокнистого спрея, она прекращает погоню, ее дезориентирует и отпугивает неожиданно вспыхнувший переливающийся свет и ультразвук, она бросается в обратную сторону. Мутазз сгибается пополам, пытаясь отдышаться.

– Я – ходячий парадокс: мусульманин, удирающий от свиньи, – хмурится он.

– Рада, что юмор для тебя не «харам», – улыбаюсь я ему.

– Определенно «халал», – отвечает он. – Бог любит смех, как и все остальные.

– Я и сама давно это подозревала.

Он садится на одеяло, которое я для него приготовила, и с благодарностью принимает бутылку воды. Я некоторое время просто смотрю на него, прислушиваюсь к дыханию, его и своему, к звукам природы, к гортанным крикам карликовой мартышки на деревьях. Мартышка ненастоящая, это голографический призрак когда-то жившей особи, запись пережила оригинал на несколько десятилетий. Любая любопытная обезьянка, которая заинтересуется нашей мартышкой, моментально получит дозу снотворного – таков наш план. Мутазз расставил еще и свои собственные капканы по всему лесу: пустые кокосовые орехи с кусочками фруктов внутри.