Аркадий Стругацкий - Дни Кракена

Б. - У ящериц внутреннее.

А. - Не может быть.

Б. - У них спаривание сопровождается так называемым склещиванием. Я сам видел - они так переплетаются, что и не оторвешь, пожалуй.

(Задумчивое молчание).

А. - Рассказ мы будем писать?

Б. - Будем, конечно. Давай что-нибудь про оплодотворение.

А. - Давай. (Берет блокнот.)

Б. - Интересно, как мухи узнают, кто у них самка, а кто самец?

А. (смотрит на него озадаченно). - По форме головогруди, вероятно.

Б. (проникновенно). - Знаешь, давай писать не рассказ, а пьесу.

А. - Давай. Место действия?

(Долгое, очень долгое молчание. Оба ковыряют в носу.)

Б. - Место действия - Крым.

А. - Крым так Крым. (Роняет ручку на пол и, свесив голову с кровати, смотрит на нее).

Б. - Разбил?

А. - Нет. (Пробует достать ручку рукой.)

Б. - Ногой.

А. - Сейчас. (Пыхтит.) Ты знаешь, у меня, понос, кажется, начинается. Ну ее.

Б. - Дай я. (Вытягивает ногу и ухватывает ручку пальцами. Подает А.)

А. - У меня все лицо соленое. (Проводит по лицу пальцами, затем лижет пальцы.)

Б. (смотрит на него с завистью, затем принимается нюхать матрац. Вызывающе). - Здорово пахнет!

А. (нюхает свой матрац). - И у меня здорово пахнет.

Б. - У меня здоровее!

А. (ехидно). - А у меня зато грудь волосатая!

Б. (после мучительного раздумья). - А видал, как я ручку ногой поднял?

А. (не говоря ни слова, поднимает ногу, снимает очки, дышит на них, вытирает о живот и надевает снова).

Б. (берет сигарету и на четвереньках бежит прикуривать от электроплитки. Вернувшись, с вызовом). - У меня зад красный!

А. (бледнеет от зависти, затем расплывается). - Это у тебя загар, он пройдет!

Б. - Нет, это у меня естественное, от природы! (Пытается выкусывать что-то подмышкой.) Черт, Копылов клопов развел… Нажрется молока со сливами…

А. (тоже пытается добраться до подмышки и роняет очки). - Пусть их. ( Смотрит с кровати.) Пусть. (Вылизывает колено.)

Б. (тоже пытается вылизать колено, но забывает, что во рту у него сигарета. Вопит). - Аы-а!

А. (злорадно хохочет). - Кха-кха-кха-кха-крррр…

Б. - А я членораздельно говорить не умею! Аыа!

А. - Кхр-кхр-кхр!

Б. - Аыа! Мфух…

(Оба неловко вскарабкиваются на перекладину и начинают там искаться, покрикивая: “Аыа! Кх-кх-кх…”)

Б.Стругацкий

НЕОПУБЛИКОВАННОЕ

Согласиться опубликовать неопубликованное вынудила меня только последовательная настойчивость Издателя, задавшегося целью выпустить как можно более полное собрание произведений АБС. Откровенно говоря, я и сейчас толком не понимаю, в чем смысл выставлять на всеобщее обозрение тексты, которые сами авторы, по той или иной причине, не считали достойными публикации. Согласитесь, принцип ПОЛНОТЫ собрания уместен, скорее, в коллекционировании (в филателии, скажем, или в нумизматике), нежели в книгоиздательском деле. Наверное - и даже наверняка - этот принцип работает плодотворно, когда речь идет об издании Великих, каждая строчка которых может оказаться исполнена для потомков глубокого смысла. Но в данном случае…

Впрочем, Издателю виднее. Ему всегда было виднее, виднее сейчас и будет виднее в дальнейшем. В конце концов, он рискует своими деньгами, - в отличие от автора, который практически ничем не рискует, публикуя свои старинные, “детские” упражнения или черновики несостоявшихся произведений. Тем более, если всего этого у него сравнительно немного.

Специфика работы АБС, когда любой мало-мальски серьезный текст создается обязательно вдвоем, единовременно, слово за словом, абзац за абзацем, страница за страницей; когда любая фраза черновика имеет своими предшественниками две-три-четыре фразы, предложенные в качестве вариантов, произнесенные некогда вслух, но нигде не записанные; когда окончательный текст есть сплав двух - иногда очень разных - представлений о нем, и даже не сплав, а некое химическое соединение на молекулярном уровне, - специфика эта порождает, помимо всего прочего, еще и два следствия, носящих чисто количественный характер.

Во-первых, количество бумаги в архивах уменьшается до минимума. Каждый роман существует в архиве всего в виде одного, максимум - двух черновиков, каждый из которых на самом деле есть занесенный на бумагу, отредактированный и спрессованный текст двух-трех-четырех УСТНЫХ черновиков, в свое время проговоренных авторами и отшлифованных в процессе более или менее свирепой дискуссии.

Во-вторых, такой метод работы требует жесточайшей экономии. Слишком много нервной энергии и душевных сил требует любой серьезный текст, чтобы авторы могли позволить себе роскошь оставить его пылиться в архиве. Такой текст должен быть доработан (при необходимости), либо заново переработан, но так или иначе пристроен к делу, - даже если бы для этого пришлось соорудить вокруг него совершенно новый текст (как это произошло, в частности, с несостоявшейся повестью “Операция ЩЕКН”, которую авторы во благовременье нашли удобным погрузить в роман “Жук в муравейнике”). Неудивительно поэтому, что среди неопубликованного у АБС остались только рассказы, сочиненные в свое время каждым из соавторов в одиночку и признанные впоследствии негодными для дальнейшей совместной работы. (Исключение составляют лишь “Песчаная горячка” - рассказ-эксперимент да пляжная хохмочка “Адарвинизм”, никогда ни на что и не претендовавшая.)

“КАК ПОГИБ КАНГ”

Насколько я знаю, это самое раннее из сохранившихся произведений АН - самодельная тетрадочка в четырнадцать листков, текст аккуратно написан черной тушью и снабжен очень недурными (на мой взгляд) иллюстрациями автора. Рассказ датирован: “Казань 29.5.46”. Это было время, когда курсант Военного института иностранных языков Аркадий Стругацкий был откомандирован в распоряжение МВД Татарии, в качестве переводчика с японского. В Казани он участвовал в допросах японских военных преступников: шла подготовка Токийского процесса - восточного аналога Нюрнбергского процесса над гитлеровцами. АН не любил распространяться об этом периоде своей жизни, а то немногое, что мне об этом стало от него все-таки известно, рисует в воображении картинки, исключительно мрачные: угрюмая беспросветная казарма; отвратительные сиены допросов; наводящее ужас и омерзение эмвэдэшное начальство… Неудивительно, что начинающий и очень молодой (всего двадцать полных лет!) автор бежит от этого мира в морские глубины -там он, по крайней мере, свободен, там он продолжает жить в мире любимых книг своего детства - “Следы на камне” Максвэлл-Рида и “Тайны морских глубин” Бийба, изобретателя батисферы.