Сергей Беляев - Властелин молний

– Слышите, что он говорит? – тихо спросила меня Маша. – Он всегда такой. Он хочет будущее сделать настоящим.

– Он любит вас, Маша, – проговорила я.

– Да…

Маша задумалась. Я не смела задать ей вопросы, которые настойчиво просились на язык.

– Перстень сыграл такую роль в нашей жизни, – сказал Леонид, вернувшись от телефона, – что я раздумал дарить его Степану. Знаешь, Маша, я сам буду носить твой подарок…

– Хорошо, милый, – ответила Маша и надела перстень на палец мужу.

Леонид нежно поцеловал жену.

– Ты не устала?

Я поднялась и стала прощаться. Меня вежливо задержали, но не настаивали.

Маша сказала мужу с шутливой строгостью:

– Извинись, дорогой, перед Таней. Что это ты наговорил ей, когда встретил сегодня? Ведь ты же пошел ее встретить?

Я нашла в себе силы улыбнуться:

– О, я догадалась, что Леонид Михайлович шутит. Я узнала его сразу.

Возвращалась я в отель взволнованная и потрясенная.

Глупая, я даже чуточку поплакала! Хорошими, искренними слезами…

Донесся басистый призывный гудок парома.

Я поспешила на пристань, даже не умывшись. Пусть мои глаза заплаканы, пусть! Но скорей отсюда! Ничто теперь не связывало меня с этим городом.

Осенний безлунный вечер, помню, был тепел и тих.

На палубе я выбрала уютное местечко. Паром двинулся по Зеленому озеру. Вдыхая влагу теплого ветерка, смотрела я, как удалялись сверкающие огни пристани и памятного мне города.

Так фантастична, жизнь! Будто ничего со мной и не случилось. Будто я впервые еду по Зеленому озеру. И будто взрослая, самостоятельная жизнь лишь только с этого вечера начинает раскрываться передо мной по-настоящему…

На прощание я зашла в отдел кадров института. Елена Федоровна пожелала мне успехов:

– Скажу тебе; как старший товарищ… Изволь готовиться к новому делу по-серьезному… Учись! Если есть талант, работай так, чтобы и на сцене приносить пользу народу.

И добавила нежно:

– Тебя здесь любят и ценят… Дорожи этим. А мы всегда тебе поможем.

Она поцеловала меня. Слова ее глубоко запали мне в душу. Я уже давно поняла, что нельзя жить, подобно улитке. Надо с раскрытой душой идти в жизнь…

Все это было достаточно давно, мой друг.

С тех пор тайна шаровых молний полностью разгадана. Леонид стал директором крупнейшего института. Он и его товарищи осуществили передачу электромагнитной энергии большими количествами уже не по одной, а по нескольким ионизированным трассам без проводов на тысячи километров.

Для наших дней это так же просто и естественно, как восход и заход солнца.

Приобретенный мною опыт, привычка работать со страстью и настойчивостью очень пригодились мне на сцене.

О днях моего лаборантства я храню самые лучшие воспоминания.

Вы знаете, что я стала драматической артисткой. Выступала под новой сценической фамилией. О моих успехах в театре вы тоже знаете.

И вот совсем недавно грозовой бурей налетело на меня мое прошлое. Я должна была выступать в концерте на юбилее крупнейшего нашего ученого. По старой театральной привычке подошла к кулисе и посмотрела в «дырочку» на публику.

В первом ряду с Луниным сидел Леонид. На его пальце блеснул перстень…

Я позвала конферансье (Мишу, знаете?).

– Когда будете объявлять мой выход, Мишенька, назовите только мою фамилию. Имени-отчества не называйте.

– Слушаю, Татьяна Ильинична. Что изволите исполнить?

– Прочту стихотворение Козлова «Грозы! Скорей грозы!».

– Превосходно. А что на бис?

Озорная мысль заставила меня улыбнуться:

– Отрывок из письма Ломоносова к Шувалову «О пользе стекла».

Конферансье сделал удивленную гримасу и почесал свой изумительный пробор:

– М-м… что-нибудь трагическое? Не скучновато?

– Не беспокойтесь. Как раз подходящее для этого зала…

– Осмелюсь ли возражать? Разрешите, запишу в блокнот, чтобы не перепутать…

Меня долго вызывали. Раскланиваться выходила раз пять. Последним номером прочитала стихи «Помнишь, мы вместе мечтали у моря?». Потом сидела за кулисами и слушала, как моя подруга играла Скрябина. Я просила ее исполнить дисмольный этюд № 12.

Леонид разыскал меня после концерта:

– Узнал вас… Пришел поблагодарить за удовольствие, которое вы доставили мне своим чтением. Догадываюсь, вы нарочно подобрали такую программу…

Я ответила:

– Вы догадливы, как всегда…

Мне не хотелось вести длинный разговор. Но как-то само собою вышло, что мы разговорились. Сидели где-то в неуютном закоулке за сценой. Пахло пылью и красками. Леонид спросил меня:

– Почему вы тогда пропали? Так сразу…

Сердце мое забилось. Он требовал ответа. А я сама боялась ответить себе. И внезапно снова почувствовала себя семнадцатилетней девчонкой, какою была одиннадцать лет тому назад. Смело посмотрела Леониду в глаза, ответила.

– Потому что любила вас тогда… Любила. Но когда увидела Машу… узнала, что вы любите ее, а она обожает вас… Разве я могла остаться около вас? Стать между вами? Молчите… Я тогда была девчонкой. Но я была воспитана в уважении к людям и к семье…

Не помню, что еще говорила.

Леонид отвернулся и закрыл лицо руками. Плечи его чуть вздрогнули.

– Что с вами? – наклонилась я к нему.

Слезы пробивались сквозь его тонкие пальцы.

– О чем вы? Случилось что?

Он глухо вымолвил:

– Маша умерла. Год назад…

Мне стало очень жалко его. Ох, как жалко!..

Недавно Леонид Михайлович приехал ко мне, и мы вспомнили прошлое. Он рассказывал новости. Оля вышла замуж за Симона, начальника филиала института на Чап-Тау. Естественно, что я тут же спросила и о Грохотове. Леонид Михайлович сказал, что Грохотов работает в радийградском филиале. Так и не женился.

– Большой спорщик, каким всегда был, – добавил он. – В науке это бывает нужно. И простота у него такая, доверие к людям. Черта хорошая… Но не всегда она… – И Леонид Михайлович замолчал, охваченный воспоминаниями. Я не стала его перебивать.

Молчание нарушил сам Леонид Михайлович. Он вынул из кармана стертый конверт и положил его передо мной.

– Вот письмо, прочтите его на досуге, – произнес он очень серьезно. – Оно, по-моему, небезынтересно для вас…

– Кто писал? – спросила я и удивилась, услыхав, что писал Дымов.

– Да, представьте. Дымов. Мне доставили письмо из «Сухого Стойбища» после того, как вы исчезли. Доставили и новый электронный разрядник. Он валялся под форточкой, куда, помните, высунул руку Дымов.

Ломоносовский перстень по-прежнему блестел на руке Леонида Михайловича. Мы полюбовались им и помолчали, потому что очень печальные воспоминания овладели нами.

Леонид Михайлович изредка покашливал и, наконец, стал откланиваться. Мне показалось, что он приезжал лишь для того, чтобы вручить мне письмо Дымова, и я не задерживала его. Из вежливости спросила о его новых работах. Он оживился и рассказал об исследовании ливней космических лучей и о некоторых новых возможностях использования позитронов. В ответ я сказала ему, что опыт моего участия в научной работе института очень помогает мне. Только поэтому мне, например, так удалась роль женщины-профессора в пьесе «Стройка».