Кир Булычев - Как стать фантастом

Всем захотелось с ней познакомиться, ходить с ней в кино и делать уроки. Мальчики писали письма, Студия имени Горького была этими письмами завалена по уши, среди писем были перлы мальчишеской изобретательности, вроде такого: "Дорогой режиссер! Я люблю вашу картину, но еще больше я люблю Наташу Гусеву. Если вы сомневаетесь в моих чувствах, я могу и жениться. Коля К. 6 класс "Б".

Насколько мне известно, любовь такой оравы молодых людей - не лучшее приобретение. Если не отвечаешь взаимностью, поклонник может и снежком в тебя бросить, или того хуже. Чуть ли не до восьмого класса бабушке и маме приходилось провожать Наташу в школу и встречать ее. Потом она все же сдалась перед натиском самого упорного из воздыхателей. И вышла за него замуж, но не в шестом классе, а в институте. Но если мне самому приходилось выступать перед детской аудиторией, то стоило произнести слова о том, что я писал сценарий фильма "Гостья из будущего", как по залу прокатывался восхищенный гул. И я понимал, как мне повезло в жизни: я был знаком с Наташей Гусевой и в любой момент мог пригласить ее в кино или кафемороженое.

Самым экзотическим фильмом из всех, что были сняты по моим работам, оказались "Районные соревнования по домино".

Это рок-опера. Я его видел только раз, когда режиссер со Свердловской студии сдавал картину. Дальнейшей судьбы фильма не знаю. Стоит, наверное, сказать, что по крайней мере два фильма снимались по два раза. Сначала в Ленинграде был поставлен двухсерийный телефильм "Похищение чародея". Затем через десять лет его еще раз сняли на Свердловской киностудии. Режиссер первого бережно относился к тексту повести, что и повредило фильму. Второй режиссер половину фильма пустил на боевые сцены штурма средневекового города. Что тоже повредило.

Смешнее было с повестью "Умение кидать мяч". Сначала ее сняли на "Узбекфильме" под названием "Это случилось в субботу" (может, понедельник не помню точно). В повести герой обладает абсолютным даром управлять своими движениями. Получает он такую способность, приняв таблетку. И вот герой, толстый, низенький сорокалетний инженер, начинает играть в баскетбол, поскольку попадает мячом в кольцо из любого места на площадке. Получается трагикомедия. О несоответствии способностей человека его желаниям... Когда сценарий, написанный Французовым и Шлепяновым (последний скрылся под псевдонимом), сдавали на студии, руководство запретило упоминать о таблетке, так как это - типичный допинг, с которым мы все боремся. Поэтому у толстячка, оказывается, был талант от Бога, а в конце фильма он делится своим опытом с подрастающим поколением.

Вторично этот фильм сделали в Москве, объединив с рассказом "Летнее утро".

Вот, пожалуй, и все, что можно рассказать о моих попытках создавать фильмы. Заметного следа в кинематографе я не оставил, но значительный кусок своей жизни, лет десять, провел в мире кино.

Если спросить меня, какие моменты в кинематографической карьере мне более всего запомнились, я ответил бы, что удивительных и очень романтических приключений у меня не состоялось, так как сценарист - человек как бы примыкающий к группе, но не равноправный ее член, его встречают на аэродроме, но редко провожают. Надо трезво оценивать свое место в этом процессе, тогда не будет разочарований. И не следует проклинать режиссеров за слабые фильмы по вашим сценариям. Почти всегда сам сценарист и виноват.

Пожалуй, могу вспомнить одно потрясение.

Майоров снимал "Золотых рыбок" в Калуге. Он попросил меня приехать, и когда я добрался до гостиницы, группа уже уехала на съемки. Мне объяснили, как пройти к реке.

Улица скатывалась к Оке круто и живописно. В конце улицы сверкала река, а у берега стояла пристань. Обыкновенная речная пристань. С обыкновенной вывеской "Великий Гусляр".

"Странно, - подумал я. - Откуда-то мне известно это название... Но почему Великий Гусляр? Я же в Калуге!" И тут я понял - я же придумал этот город! Его не существует.

А пристань существует. Потому что в том воля кинематографа!

Мое сочинение на тему, как стать фантастом в нашей стране, завершается, потому что возникает опасность повторений.

Хотелось бы поговорить напоследок о том, что произошло с фантастикой и соответственно со мной в последние годы.

Начиная с момента создания современной фантастики, выкованной руками Стругацких и Ефремова, а затем и плеядой фантастов-шестидесятников Варшавским, Громовой, Нудельманом, Полещуком, Михайловым, Альтовым и Журавлевой, Войскунским и Лукодьяновьш, Гансовским, Биленкиным (простите, если кого-то пропустил), в ней бурлила, все откровеннее, идеологическая борьба. Явление шестидесятников, как в обществе в целом, так и в литературе и искусстве, яркое и революционное, начало размываться и исчезать под гнетом "советской контрреформации". Семидесятые годы - крушение надежд и окостенение идеологических идолов. Ведь фантастика, которую творили Стругацкие и их друзья, была ужасна тем, что ставила под сомнение волю партии. Только партии в нашей действующей модели антиутопии дозволено было знать, каким будет тот самый коммунизм, к которому мы стремились. А партия, если вы внимательно прочтете литературу советской эпохи, совершенно не представляла, что это за зверь - коммунизм и что мы будем с, ним делать.

При определенном ослаблении диктата идеологических органов после XX съезда партии появились писатели нашего цеха, которые захотели сами разобраться в том, что же нас ждет.

А как только начинаешь разбираться, оказывается, что будущее невозможно изобразить одной розовой краской. Иван Ефремов честно старался заглянуть в коммунизм, победивший во всей Вселенной, и остаться оптимистом. "Туманность Андромеды" партийная критика носила на щите, но на самом-то деле - с оглядкой. И, отворачиваясь, идеолога сплевывали и воротили рожи - у Ефремова получился сомнительный оптимизм.

Затем через год-два пришли Стругацкие. И что бы они ни говорили о светлом будущем, какие бы коммунистические реалии ни старались поначалу изобразить, даже самому недалекому идеологу становилось ясно: наваливается угроза пострашнее американских опусов об атомной войне. Стругацкие писали о будущем нашей державы, на самом-то деле, по-моему, совершенно не веря в коммунизм и давая понять своим читателям, что те его не дождутся.

Недаром так скоро и безусловно Стругацкие стали кумирами младших научных сотрудников - мыслящей части нации.

До конца шестидесятых, все более стервенея, официальные критики делали вид, что ничего особенного не происходит. В это десятилетие Стругацких активно издавал не только умеренно-либеральный "Детгиз", но и "Молодая гвардия", в которой до поры до времени власть оставалась в руках Жемайтиса и его сотрудниц.