Колин Уилсон - Пустыня

Вайг, приблизившись, осторожно опустился рядом на колени, медленно вытянул руку, посадил осу на раскрытую ладонь, затем вынул из притороченной к поясу сумы кусочек плоти тарантула и скормил ей. После этого охотники отсекли пауку лапы – чтобы легче было нести – и положили его в корзину. Пищи добытчице хватит теперь на целый месяц. Насекомое оказалась общительным созданием, и больше всего ей почему-то нравилось разгуливать по рукам.

Все постепенно к ней привыкли, и только Ингельд относилась к осе с недоверием и неприязнью. Она не только пронзительно взвизгивала каждый раз, когда оса приближалась, но и неизменно жаловалась, что от паучьего мяса, которое хранилась в пещере, смердит.

Пауки и правда обладали особым запахом, однако мясо лежало в самом дальнем углу пещеры под толстым слоем травы, так что в жилой части им не пахло. Да к тому же обитающие в такой тесноте люди, для которых мытье – непозволительная роскошь, обычно мало обращают внимания на запахи. Найл догадывался, что Ингельд капризничает просто потому, что хочет, чтобы на нее обращали побольше внимания, и потому нисколько не удивился, когда ее поведение резко изменилось через несколько дней. Это его даже позабавило. Это произошло, когда Вайг возвратился с птицей, которую оса сбила на лету. Птица походила на дрофу, хотя размером была меньше, с утку. Вайг подробно рассказал, как добыча, ни о чем не подозревая, сидела, облюбовав верхушку дерева, а он направил на нее осу (насекомое, похоже, могло улавливать мысленные команды Вайга).

Потревоженная жужжанием птица снялась с верхушки и полетела, а когда оса обхватила ей лапу и всадила жало, та, хлопая крыльями, попыталась отбиться. Пришлось отмахать две мили, прежде чем он их отыскал. Оса, сонно покачиваясь, сидела у добычи на спине, птица лежала, раскинув крылья. Вайг угостил свою любимицу кусочком мяса, а дрофе свернул шею. Женщины не решались даже попробовать птицу, парализованную ядом, и поначалу не притрагивались к добыче (кроме того, они впервые могли подержать птицу в руках и не знали, что делать с перьями). В конце концов голод взял свое. А когда Вайг, обжарив кусочек дичи, с видимым удовольствием съел его и тут же потянулся за вторым, на еду накинулись все – от птицы остались только лапы. Оказалось, яд осы не только не причиняет людям вреда, но и придает мясу особую мягкость. С той поры жареная дрофа стала любимым лакомством Найла. Едва Найл научился ходить, ему втолковали, что паучьих шаров нужно остерегаться. Прежде чем он впервые вышел из норы у подножия плато, ему велели вначале смочить палец и определить направление ветра, затем пристально оглядеть горизонт – не блестит ли там что-нибудь в солнечных лучах – и, только убедившись, что небо совершенно чисто, разрешили покинуть убежище. «Если вдруг появится шар и полетит на тебя, – говорил мальчику Улф, – надо, пока есть время, тотчас зарыться в песок или просто застыть без движения. Ни в коем случае нельзя следить за шаром глазами; лучше уставиться вниз или сосредоточиться на том, что сейчас рядом. У пауков-смертоносцев не ахти какое зрение, так что, может статься, тебя и не заметят. Добычу они высматривают не глазами, а усилием воли, и умеют чуять страх.» Это удивило Найла больше всего. Разве страх может пахнуть? Улф объяснил тогда, что страх вызывает как бы невидимую дрожь в воздухе, вот именно на нее смертоносец и реагирует. Так что, когда сверху проплывает паучий шар, надо, чтобы ум был так же неподвижен, как и тело.

Поддаться страху – это все равно, что с криком скакать вверх-вниз и махать руками, пока паук не заметит.

Будучи здоровым и жизнерадостным ребенком, Найл не сомневался, что это все легче легкого. Надо как бы зажмуриться про себя и повторять, что бояться нечего. Однако к ночи эго уверенность улетучивалась. Иной раз, когда случалось лежать без сна, вслушиваясь в тишину, мальчик вдруг настораживался: а что это там скребется снаружи по песку? Воображение тут же рисовало громадного паука, который силится разглядеть, что там за камнем, прикрывающим вход в пещеру. Сердце начинало стучать чаще, громче, и мальчик, немея, сознавал, что это от него самого исходят сигналы паники. И чем сильнее старался их подавить, тем неодолимее они становились. Он с ужасом понимал, что его затягивает в заколдованный круг, что страх усиливает сам себя. Но в конце концов Найл научился подавлять страх усилием воли. Из всей семьи о смертоносцах заговаривала только мать. Позднее Найл понял, почему.

Члены семьи опасались, что он настолько забьет себе голову всякими чудовищами, что, когда паучьи шары действительно подлетят близко, своим страхом выдаст всех. Мать, однако, понимала, что главная причина страха – неизвестность, а потому, когда они с сыном оставались вдвоем, охотно отвечала на любые его вопросы.

Найл, правда, догадывался, что взрослые рассказывают ему далеко не все. Когда он спросил, зачем пауки ловят людей, она ответила: чтобы поработить их. Поинтересовался, едят ли они людей, сказала, что нет, вот дедушка Джомар побывал в их лапах, и ничего, живой.

Сам же дед, когда внук донимал его такими же расспросами, то вдруг неожиданно засыпал, то становился тугим на ухо. Кое-что о смертоносцах Найл выведал из тихого – шепотом – ночного разговора взрослых, когда они думали, что ребенок спит. И уж здесь-то развеялись всякие сомнения. Оказывается, пауки не просто плотоядны, но еще и невероятно жестоки. К счастью, смертоносцы, похоже, предпочитали далеко в пустыню не залетать – то ли из-за невыносимой жары, то ли просто считали, что людей здесь быть не может.

Прежде чем семья перебралась в новое жилище, мальчик видел шары раз десять, не больше, да и то лишь на горизонте… Иное дело – на границе пустыни. Здесь смертоносцы совершали облеты регулярно, как правило, на рассвете или на закате. Это были, судя по всему, обыкновенные дозоры, но и они причиняли немало беспокойства. Пауки словно догадывались, что рано или поздно люди соблазнятся мыслью перебраться из гиблой пустыни в более благодатные места, где вдосталь плодов кактуса и съедобных крылаток. Однажды случилось так, что паучий шар действительно пролетел едва не над самой головой. и люди всерьез задумались, не возвратиться ли обратно в пески: там безопаснее.

Улф и Сайрис действительно на это настроились, хоть Сайрис и была опять беременна, но Ингельд не пожелала об этом даже слышать. Она заявила, что лучше умрет, чем вернется туда, где нечего есть. Найл втайне был признателен ей за упрямство: он тоже предпочитал пищу и опасность голоду и скуке.

Когда на свет появилась сестричка Руна, Найл перестал быть общим любимцем. Ему было почти уже одиннадцать лет, он к той поре начал ходить на охоту вместе с мужчинами. Поначалу ему было трудно: приходилось отмахивать порой до двадцати миль под косматым безжалостным солнцем, постоянно высматривая шары смертоносцев, выискивая скрытые признаки логова тарантула или желтого скорпиона. Довольно скоро выяснилось, что у Найла чутье на опасность развито сильнее, чем у взрослых мужчин.