Юлий Буркин - Рок-н-ролл мёртв

- Мы зажгли эти факелы от его огня. И мы поведем вас. Вы готовы?

Пауза. Она длится долго. Слишком долго. Пламя охватывает уже всю нижнюю часть портрета. От температуры картон коробится, и черты Рома искажаются до неузнаваемости. Улыбку сменяет жуткая гримаса боли. Вдруг плотину тягостной тишины взламывает крик: "Что он нам лапшу на уши вешает?! Играют пусть!"

В ответ раздается одобрительный ропот, но кто-то, перекрывая его, громко произносит: "Да вы что, не видите - не врет он". Кто-то поддержал: "Пойдем с ними. Разберемся..." "Пусть менты разбираются, а мы-то причем?" - слышится с другой стороны, и все тонет в лавине выкриков, в которой можно разобрать лишь отдельные фразы: "Деньги-то мы за что платили?", "Пустите меня к ним!..", "Хватит нам политики, пойте, давайте!"...

- Мы же просим вас о помощи, неужели вы не понимаете? - пытался я что-то объяснить. - Ром убит, как же мы можем петь?..

А в конце стадиона ни с того, ни с сего вновь принимаются скандировать: "Ро-ма, Ро-ма!" Тут же отчетливо слышен крик: "Деньги верните!" И, словно издеваясь, несколько человек начинают скандировать по-новому: "День-ги, день-ги!", и именно этот рев, подхваченный многими, подавляет все остальные звуки: "День-ги!!!"

И тут человеческая масса прорвала милицейское оцепление, и вспучилась тысячами рук прямо под сценой. Я не знаю, что за психоз овладел ими, но уверен, если бы они дотянулись, они бы нас растерзали.

Клен, Смур и Джим, стоя на краю, сдерживали натиск, тыча пылающими вниз факелами. В надежде тоже чем-нибудь вооружиться, я бросился за портрет и наткнулся там на пожарный бак со сложенным кольцами прорезиненным рукавом (видно его поставили тут, узнав о затее Рома спалить этот огромный картонный щит). Одной рукой я схватил брандспойт и направил его на огонь, а другой - до упора нажал рычаг на баке.

Струя пены вылетела с такой силой, что я едва удержался на ногах. Она пробила покоробившийся картон портрета насквозь, образовав в нем полутораметровое отверстие. Я выскочил через эту дыру на авансцену и ударил пеной по первым рядам. Я хлестал ею, как гигантским бичом, мало что соображая, только выкрикивая азартно:

- Вот вам! Суки! Нате!..

Я очнулся, лишь услышав грохот за спиной. Прогорев и потеряв прочность, обрушились, державшие портрет, леса. Многометровый сноп искр устремился в ночное небо. Рукав, обмякнув, повис, как глупая кишка: его перебили рухнувшие обгорелые брусья. Из центра пылающей груды с шипением и треском взметнулось ввысь облако густого пара.

Толпа напирала. Бросив бесполезный теперь рукав, я выдернул из кармана кожаной куртки трофейный севостьяновский пистолет, о котором совсем забыл, взвел и, подняв вверх, несколько раз нажал на курок. Все получилось, как на недавнем представлении "Дребезгов": я попал в прожектор, и после оглушительного грохота выстрелов послышался звон сыпящегося стекла. Толпа слегка подалась назад и притихла. Этой короткой паузы нам хватило, чтобы обогнув тлеющую груду обломков, сбежать с подмостков с обратной стороны.

Миновав фургончики с реквизитом, милицейские машины и филармонические автобусы, через служебные ворота стадиона мы выбрались на шоссе. Тачку поймали быстро и, сев в нее, некоторое время подавленно молчали. Все вышло в точности, как предсказывал Смур. Но он, конечно, и сам был этому не рад:

- Да. Не вышло из нас спасителей человечества, - первым нарушил он молчание.

- Почему они все-таки не поверили нам? - искренне недоумевал Клен.

- А просто потому, что они - гады, свиньи, быдло паршивое, - спокойно объяснил ему Джим.

- Ну-ну, сам-то ты кто? - урезонил его Эдик. - Кто ты такой, чтобы тебе верили? Чтобы нам верили, нам нужно начать жизнь заново и прожить ее совсем не так. К тому же, мы чуть не на каждом концерте бунтуем против чего-нибудь, а после - расходимся по домам...

- А по-моему, - вставил свое слово тупой Клен, - просто времени было мало на репетицию, вот и вышла халява...

- Да ты хоть год готовься, то же самое было бы, - возразил Смур. - Не те времена. Это лет десять-пятнадцать назад ходили на концерты, чтобы набраться новых идей - запрещенных, "подпольных". Вот тогда нам верили. А теперь все, что можно сказать - сказано. Люди ходят развлечься. И платят за это. А ты знаешь ведь, какая жизнь сейчас. И мы от них же еще чего-то требовать начали...

- Давай, давай, накручивай, - возмутился Джим, - по-твоему, выходит, это мы - свиньи, а не они.

- Что они - свиньи, в этом я не сомневаюсь, - усмехнувшись, заверил его Смур, - вопрос только, кто в этом виноват? Не мы ли, в числе прочих?

Но доспорить они не успели: тачка поравнялась с моим домом.

- ...Ты считаешь, мы сделали все, что могли? - спросил я Эдика, когда мы расположились в креслах и закурили.

- Что касается благородных порывов, думаю, все. А вот, что касается твоей личной безопасности... Зря ты дядю Севу еще там не придушил.

- Ты бы сделал это на моем месте?

- Вряд ли.

- Вот то-то же.

- И что будет дальше? - просто спросил Клен.

Я глянул на часы:

- До начала трудовой недели осталось четыре часа. Сотрудники придут в лабораторию и найдут там Севостьянова. Не знаю уж, как он будет выкручиваться, но, я уверен, выкрутится. И вскоре снова начнет охотиться на меня. Не сам, скорее всего, а внедряясь в каких-нибудь обколовшихся торчков. А может и управляя очередным трупом.

Джима передернуло от омерзения. Он зябко потер руки и спросил:

- Слушай, а этот Гриднев, как он тебе показался?

- Умный, по-моему, мужик. Только ограниченный.

- А может быть стоит к нему дернуться?

- На предмет?..

Но Джим не успел ответить, потому что вдруг взорвался мой сумасшедший телефон. В четыре утра. Я выругался, подошел к столику и снял трубку:

- Да?

- Это Николай Крот?

- Да, он самый.

- Наконец-то! Я ищу вас уже несколько часов.

- Кто это - я?

- Я - Гриднев, следователь, вы помните меня?

Я закрыл ладонью микрофон трубки и шепнул ребятам: "Гриднев. Долго будет жить", а потом ответил ему:

- Естественно, помню.

- Так. Я вас очень прошу, никуда не исчезайте. Сидите дома. Я буду у вас минут через сорок.

- Хорошо, - ответил я.

...Он появился в моей квартире даже раньше, чем обещал. И, как бог с машины, развеял все наши затруднения. Вот что он нам рассказал. Связанного дядю Севу еще в полдень обнаружил вахтер. Но даже не стал развязывать, а сразу позвонил в милицию. Прибывшие на место происшествия сотрудники патрульно-постовой службы были лично знакомы с двумя погибшими позапрошлой ночью милиционерами (район-то тот же). И они были в курсе, что убиты их коллеги музыкантом Романом Хмеликом (разве такое можно утаить?). Знали они и то, что подобными делами занимается прокуратура. Потому-то, обнаружив при беглом осмотре подозрительной лаборатории папочку с надписью "Роман Хмелик" на обложке и с несколькими страничками испещренными цифрами (это были параметры его нервной системы для настройки транслятора), они на всякий случай брякнули дежурному прокуратуры. А тот позвонил Гридневу.