Алексей Свиридов - Человек с железного острова

– Забираем оружие, мешки и уходим, здесь мы в ловушке!

Я хватаю под мышки тяжеленного Пахана и волоку его, пока дорогу не загораживает ящик и рядом – труп урха. Приходится дать Пахану штук пять оплеух, после которых он становится способен двигаться сам – хотя и с моей поддержкой. Мы почти добираемся до стыка с основным тоннелем, когда выход заслоняет еще одна фигура с явным намерением помешать движению. Я с разбега тараню препятствие Паханом, и оба – и противник, и таран – влепешиваются в стенку напротив, а сзади слышен шорох волокомого Паханенка, он так и не пришел в себя. Из боковых выходов начинают выбегать урхи и не тратя времени направляются к нам. Эльфы пуляются из своего и из трофейного луков, но толку мало, а Пахан вцепился в незадачливую баррикаду, и пока я пытаюсь его отодрать от нее, уходят секунды, Паханенка уже втащили в боковой отросток, и Хворый ныряет туда же. Я ору: «ну и хрен с тобой, вожак иметый!» – и бросаю Пахана на произвол судьбы. Рядом Граф, держится за голову, видимо, камень из пращи попал. Протягиваю руку – он хватается за нее, как слепой, и вместе мы бежим в тот же боковой проход. Он сначала раздваивается, потом перекрещивается с узким коридорчиком, я виляю туда и сюда и наконец окончательно путаюсь в этих переходах. Пару раз мы наткнулись на урхов, которые гонятся то ли за нами, то ли за группой Хворого, но тут же теряем врагов из виду, как в лабиринте, да это и есть лабиринт, с Графа толку мало – бежит, постанывает, одна рука на глазу, другая за меня уцепилась. Несладко ему, ладно, сейчас передохнем. Я выбираю короткий переходик с двумя выходами и пристраиваюсь в нем. Итак, что с Графом? Плохо. Камень ему вдарил между виском и лбом, на месте удара жуткого вида шишка и кровоподтек. К ней уже присохла прядка волос, а остальная шевелюра всклокочена и перепутана. Укладываю беднягу на спину и принимаюсь за врачевание, как умею. Для начала поливаю синяк давешним алкоголем, а потом, отклеив волосы, завязываю голову куском рубахи, ничего, она у Графа длинная, ей не убудет. Затем, наложив на его голову руки, принимаюсь за целительство. Не знаю, то ли у меня получается, то ли сам пациент оправляться начал, тем не менее результат налицо: дыхание поровнее стало, руку от лица убрал, а потом и вовсе засыпает Граф. Это хорошо, а я пока разберусь, что у нас есть. Так – оружия у меня топор да кинжал старый, у Графа лук, восемь стрел и пустые ножны на поясе. Зато у него на спине узел, в котором две корзинки и черный кувшин, а у меня только две баклажки, одна уже наполовину пустая. Выглядываю в оба проема по бокам – те же огоньки, несколько выходов в туннели подальше, и никакого движения, поэтому можно вернуться к болящему сотоварищу и обдумать положение. Хотя чего думать? Если Граф дорогу знает – выведет, а если нет, то будем плутать, пока есть еда. Кончится – снова плутать, но уже на голодное брюхо. Ну и потом лечь где-нибудь у теплой стенки и тихо помереть, мучаясь совестью, что такое чистое и культурное место будет теперь захламлено безымянными останками. Вдоволь натешившись такой перспективой, я решаю отвлечься от мрачных мыслей и принимаюсь старательно вспоминать всякие дурные и веселые эпизоды из биографии. Особого подъема настроения это не вызывает, но отвлекает все же. Часа через три Граф начинает подавать признаки жизни – открылись глаза и помещение обводят. Затем он с явным недоверием к своим силам садится и приваливается к стенке.

– Ну, как мы себя чувствуем? – Ответа нет. Граф просто осторожно пробует повернуть голову, шевелит руками. Затем спрашивает:

– А где все остальные?

Я встаю навытяжку и весело докладываю:

– Не могу знать! Пахан в нетрезвом состоянии оставлен на поле боя, за что ответственности нести я не собираюсь. Группа из двух эльфов и одного орка отбыла в неизвестном направлении. Ваша благородная особа находится на излечении после контузии камнем неизвестной породы. Ну как, вспоминаешь?

– Вспоминаю… – Вот тебе и на. Голос безнадежный, и лицо даже не мрачнее тучи, а просто не знаю, с чем сравнить. Такое впечатление, что он от горя готов завыть на каменные плиты потолка за неимением луны, но невероятными усилиями сдерживается. Мне это не нравится:

– Ладно, хватит, нечего тут пантомимы разыгрывать. Выкладывай, какое горе, вместе помозгуем, как с ним бороться. А то, знаешь, нам либо вместе выбираться или не выбираться, либо то же самое, но поодиночке. И первый вариант меня больше устраивает.

Граф глядит на меня притухшим взором и серьезно, вроде бы спокойно говорит:

– Действительно, горе, беда. Причем такая, что нет смысла даже делать что-то. Это я не про тебя, это про меня. Я не выполнил своего обещания, и никто из нас троих. Я дальше жить не собираюсь.

– Слушай, ты, тоже мне, свечка гаснущая. Я с ним как с нормальным, а в ответ что? Видал я у вашего брата такие тихие истерики, они гроша ломаного не стоят. Выполнил, не выполнил – сколько всего на свете сделать просто невозможно, а вот исправить как раз наоборот, можно что угодно, тем более тебя-то сроки не поджимают, а ты как лужа растекся!

Граф на мою агитацию никак не реагирует, просто смотрит, о своем думая, и я наконец понимаю – не истерика это. Ну что мне делать – на колени, что ли, встать: не помирай, мол, друг сердешный, один остаться боюсь хуже всего прочего, да и тебя, дурака, жалко?

– Граф, ты, конечно, можешь что угодно над собой учинять, но ведь ты ж еще и мне помогать до последнего поклялся, вспомни – звездное небо в свидетели брал!

Граф улыбается:

– Мне теперь все равно, ты меня отнюдь не напугал. Но и сам ты тоже напрасно боишься – я помогу тебе, ибо мне кажется, что тебе придется совершить еще многое – или здесь, или наверху. А я… я подошел к концу своей дороги и сейчас перешагиваю ее край. Дальше – ровное и гладкое поле, и я на нем буду скользить от каждого толчка, пока не смогу уйти.

Ладно, спасибо что хоть кончину отложил, а дорожные рассуждения – его дело. Говорю нарочито бодрым тоном:

– Прекрасно. Итак, где мы находимся – знаешь?

– Нет.

– Как-нибудь в этих лабиринтах ориентируешься?

– Нет.

– Совсем хорошо. План действий?

– Найти затворную плиту, открыть. За ней могут оказаться знакомые ходы, я их узнаю. Хоть и не много я здесь ходил, но помню все места, где бывал.

Еще бы нет: эльф, забывший что-то – картинка не из обычных.

Снова вперед, по обрыдлым коридорам в ровном бело-желтоватом свете. Ищем тупики, наконец находим, Граф чуть ли не по запаху выявляет ключевые камни – их три, но если я расставлю руки до двух соседних дотянусь. Мой спутник присаживается на пол:

– Надо подождать до времени. Хитро было придумано – но не спасло.

– Граф, ты можешь говорить яснее? Мне, ей-же-ей, хочется понять наконец, в какую игру я ввязался. Я б тебя вопросами замучал, да не знаю, про что ты ответишь, а про что нет. Расскажи лучше сам, и при этом учти, что я… в общем, я, наверное, более чем просто человек достоин доверия. Хвастливо? Можешь не верить, дело твое.