Александр Бушков - Страна, о которой знали все

— Нет, разумеется.

— Могу рассказать, что произойдет завтра. Агентами разведслужбы Букиры злодейски, средь бела дня, на улице застрелен профессор Мтагари. Помнишь, за ним одно время наблюдал Бэйб? Дело в том, что профессор передал нам личное послание полковника Мукиели, и красные ему этого не простили. Мы скорбим об утрате. Может быть, Мукиели наградит его посмертно.

— Это еще зачем?

— Для вящей убедительности. Для колорита. Труп — весьма солидный аргумент. Нужно же нам подбрасывать дрова в огонь, как по-твоему?

— Ох, не нравится мне все это, — сказал я.

— Ты что? С каких это пор тебя заботит смерть африканца? Мало их отправилось к праотцам твоими трудами?

— Дело не в нем, — сказал я. — До сих пор была только глупая шутка, теперь еще и кровь. Получается, будто человека убивает фантом. Как в том итальянском фильме, помнишь? Там убийца стрелял с киноэкрана и уложил кого-то в зале.

— Позволь напомнить тебе, что вся история началась с твоего рапорта, — сказал он. — С твоего.

— Ладно, переживем, — сказал я. — Но все-таки мне не нравится, что людей убивают персонажи несуществующей драмы. С таким же успехом однажды и на нас могут начать охотиться по чьей-то прихоти несуществующие агенты.

— С нами такого никогда не случится.

— И все-таки мы выпустили джинна из бутылки, — сказал я. — От нас уже ничего не зависит, мы уже не в состоянии управлять событиями.

— С чего ты взял? Все возможные варианты будущих гванеронских событий мы с тобой просчитали вместе. Кстати, что там новенького?

— Повстанцы заняли какой-то город, — сказал я. — Важный в стратегическом отношении, можно планировать наступление на столицу… Я тебе сегодня больше не нужен? Знаешь, поеду-ка к Джейн, устал что-то…

Ключ от ее двери у меня был. Каюсь, раза два я пользовался им, пытаясь застать врасплох соперника — мнимого, как потом выяснилось. Это было в те времена, когда я ее ревновал. Но однажды, неожиданно вломившись в ее квартиру и застав ее сладко спящей в полном одиночестве, я подумал: не следует, пользуясь на работе всеми мыслимыми достижениями современной науки и техники, за порогом своего учреждения уподобляться неандертальцу.

На это дело я бросил отборных специалистов, не ведавших, что творят. Операция под кодовым названием «Тадж-Махал» (идиотское название выдумал плохо соображавший с похмелья Кастер) длилась месяц и проходила в классическом стиле: миниатюрные микрофоны повисали на телефонных проводах, хитроумные телекамеры проникали сквозь задернутые шторы, лазерные лучи улавливали вибрацию оконных стекол, передавая содержание ведущихся там разговоров, сменявшие друг друга неприметные личности, пешие и моторизованные, неотступно следовали по пятам мисс Джейн Митчел.

Не будем уточнять, в какую сумму это вылилось, не стоит рыдать над перенесшим небольшое кровопускание секретным фондом — случалось, что в результате менее важных операций вылетали в трубу вдесятеро большие суммы. Главное, выяснилось, что, кроме некоего Патрика Грэма, других мужчин у вышеупомянутой мисс Д. М. не имеется. По-моему, это оправдывало все затраты.

Осуществлявший общее руководство «Тадж-Махалом» Моран быстро догадался, что к чему, но, разумеется, держал язык за зубами — не я первый использовал наши возможности в личных целях.

Я плюхнулся на тахту и включил телевизор. Загрохотало, загремело, на экране сквозь клубы дыма и пыли бежали, падали, вскакивали и снова бежали вооруженные люди, трещали очереди, взметались разрывы. Диктор молчал, но мне вся эта суета показалась знакомой, словно я сам был там. . Камера панорамировала на горящий танк. Проступая сквозь батальную сцену, из глубины экрана на зрителя надвигалась карта, похожая очертаниями на жирного морского конька, и это я кропотливо вычерчивал эту карту неделей ранее: Гванерония, страна, о которой знали все, страна, где наши африканские друзья пытались остановить коммунистическую экспансию, страна, где усердно и самоотверженно трудился на благо свободы и демократии наш героический Бэйб.

— К последним событиям в Гванеронии, — зачастил диктор. — Недавно группа ведущих репортеров крупнейших газет, телекомпаний и радио совершила туда поездку, побывав непосредственно в районе боевых действий. Судя по беседам с повстанцами и пленными солдатами правительственных войск, моральные качества и боевой дух солдат полковника Мтанга Мукиели — на высшем уровне. Подразделения Фронта демократического освобождения успешно продвигаются вперед на всех направлениях.

Насколько я понял, телевизионщиков не удовлетворила заснятая ими сцена боя, и они дополнили репортаж ловко подобранными кусками на сходную тему, заснятыми в Африке, но в другое время и в других местах. Распознать подлог мог только тот, кто сам бывал в Гванеронии.

— Ну, конечно, опять валяется, — сказала Джейн. — Ты хоть слышал, как я вошла?

— Нет, — сказал я. — Не слышал.

— Господи, как ты далек от идеала, — вздохнула она, присаживаясь рядом. — Ты заставил меня начисто разлюбить шпионские фильмы. Где же супермены с сверхчутьем?

— Там, где им и полагается, — сказал я. — В кино. В жизни они частенько страдают насморком и не очень ловко дерутся. Может быть, потому, что мы — люди из толпы, мы и страшнее. Как говорит Райли, наша сила — в нашей обыденности.

— Бесподобная тирада, — сказала Джейн. — Поцелуют меня сегодня или нет?

Я сидел рядом с ней, бессильно уронив руки, я не знал, что мне делать с собой, не понимал, что делать. Иллюзорное и реальное сплеталось в непонятный узел, я чувствовал себя посетителем музея восковых фигур, уснувшего там в страшную ночь, когда манекены оживают и начинают разыгрывать сцены из дневной человеческой жизни.

— Что с тобой? — спросила Джейн. — Снова твоя Гванерония?

Она знала все, я был в ней полностью уверен.

— Мне страшно, — сказал я.

— Ты просто переутомился. Конечно, это несколько необычная ситуация, но, в конце концов, это та же шутка, только разыгранная для большего количества людей. В конце концов, она, в отличие от ваших реальных операций, полностью безобидна. И вообще наш век — сложное переплетение ирреального с реальным. Неизвестно, где же все-таки истина. Возьми политику: что мы называем белым, русские именуют черным, и наоборот. Где же тогда истинно белое и истинно черное, если налицо два взаимоисключающих суждения? Ты убежден, что Луна — заурядное небесное тело, а индеец из амазонской сельвы, что она — жена их главного бога, и оба вы упорно верите в свое, не желая разделить точку зрения оппонента.

Я предоставил ей говорить, пока не устанет. Она не желала мне зла, пыталась успокоить, внушить, что все происходящее — очередная милая шутка, невинная ложь, какими богат наш век, настолько заполненный фантомами, что невозможно определить, где правда, где ложь.