Александр Кондратьев - Туристы икс [СИ]

— Учитель, разве после такого кто-то мог уцелеть? — произнес низкорослый, крепкий молодой эвенк, одетый не по-летнему в закрытую охотничью одежду, сшитую из шкур байкальской нерпы. — Впереди нет ни одного уцелевшего кедра. Это ж какая нечистая здесь прошлась!

Немолодой седовласый эвенк, одетый в видавшее виды длинное шаманское платье или халат, со свисающими на груди колокольчиками, хвостиками, палочками, камешками, корешками и серебряным крестом, с большим и тяжелым бубном, деревянной иконой Божьей матери, ритуальной маской и шапкой с оленьими рогами на спине, с загнутой к верху палкой, увешанной колокольчиками, в левой руке поклонился вначале солнцу, затем три раза по православному перекрестился и лишь потом повернулся на восток и пристально посмотрел на небо. Высохшая кожа на лбу еще сильнее сморщилась, узкие глаза прищурились, оставив лишь малюсенькие щелки, обветренные губы что-то зашептали.

— Его там нет, — после нескольких минут общения с небесами или духами, произнес странный православный шаман. — Духи говорят, что он все еще на земле. Простой человек не уцелел бы, а вот охотник, — не договорив, шаман замолчал.

— Я тоже был охотником, учитель. Белку в глаз с двадцати пяти шагов подбить могу и сейчас, если разрешите.

— Кагэн, — улыбнулся учитель, — здесь охотник явно охотился не на белку. И то, что мы с тобой идем по тайге, а не наблюдаем с неба за горящей, словно огненная вода, землей, обязаны ему.

— Учитель, ты учишь меня, что и белку нельзя просто так убивать. Что любая животина имеет право жить, а про этого охотника говоришь так, словно он герой какой-то. Вон сколько кедра полегло, медведь нынче голодный будет. На людей нападать начнет. А медведя нельзя убивать.

— Мы ищем охотника особенного. На медведя и белок он не охотится. Он выслеживает нежить.

— Авая? — бывший охотник с опаской оглянулся по сторонам, как бы не накликать беду разговорами. Одна рука непроизвольно потянулась к ножу, а вторая окрестила грудь защитным христианским крестом. Учитель запрещал Шарану ходить с оружием, но без ножа и топора в тайгу он бы не пошел никогда, даже с учителем. Вот и сейчас он подумывал, не достать ли из мешка топор, какое-никакое, а оружие. Метровый кедр в обхвате и то не мог перед ним устоять.

— Нежить похлеще авая будет, — уточнил шаман.

— Похлеще?! — на миг глаза молодого эвенка приобрели округлую форму, а вот лицо из округлого вытянулось, авай считался самым злым существом у их народа, что-то типа черта у славян.

— Похлеще, Кагэн. Авай может вырвать дерево с корнем, если поднатужится, то, пожалуй, и два сможет. А здесь посмотри, что стало.

— Все деревья повалил один нежить?

— Нежить перед смертью, не зная, куда деть злость, напоследок нагадил матери-тайге. Вона сколько леса загубил, за неделю не обойти.

— За неделю? Это ж сколя в нем силы было! Видать и охотник не слабак. А может охотник где-то там лежит, под деревьями? — Кагэн указал рукой в сторону поваленного леса. — Дымом несет, не сгорел бы.

— Нет его там, он должен быть где-то с краю, до завалов. Охотник вначале сразил нежитя, а затем уже тот в смертельной агонии лес повалял, и сам слег замертво.

— Если должен, значит, найдем, учитель! — приободренный известием, что нежитя бояться не стоит, уверенно произнес Кагэн. — Охотничий нюх я еще не потерял. Вона, загиб поваленный лес делает, туда идти надо. Чую я! — Кагэн попал в ученики к необычному шаману не за охотничью сноровку, а за свое удивительное чутье, и оно не обмануло: к вечеру они достигли изгиба поваленного леса, и там обнаружили на земле Пола.

Пол не подавал признаков жизни, но и мертвым не был, находясь где-то на границе мира сего и потустороннего.

— Кагэн, перенеси охотника вон на ту ровную полянку и готовь большой костер из кедра, — велел шаман ученику, — нынче разговор будет долгий с матерью, смотри внимательно за огнем, чтобы ниже двух твоих ростов не опустился.

— Я все сделаю, учитель, — Кагэн поклонился шаману. Он знал, что учитель один из немногих шаманов, который может общаться с духом Земли — с Майей.

Пока Кагэн готовил ритуальный костер, шаман стоял на коленях лицом к садившемуся за уцелевшие деревья солнцу и к укрепленной возле куста иконе Богоматери. Он молился старым и новым богам, просил помощи при вхождении в транс, чтобы они не оставили его своей милостью.

Когда же огонь костра достиг необходимой высоты, шаман вышел к костру во всеоружии: с круглым бубном, украшенным какими-то знаками и символами, в одной руке, небольшой палкой-колотушкой из лиственницы в другой руке, в шапке с оленьими рогами на голове и маске из кедра на лице.

Под звук бубна шаман не спеша начал движение по часовой стрелке вокруг костра, с каждым пройденным кругом шаман менял ритм ударов по бубну и увеличивал свою скорость перемещения. Через час шаман уже бегал вокруг костра, как ошалелый, и Кагэну уже с трудом удавалась подкидывать новые порции кедровых дров в костер, чтобы не столкнуться с учителем.

Достигнув примерной скорости передвижения непуганого дикого оленя, шаман сбросил с головы шапку с рогами оленя. Под ней оказалась более легкая шапка с короткими перьями орла в ней. К звуку бубна добавилась гортанная речь, напоминавшая крик птицы. Скорость передвижения шамана продолжала увеличиваться.

Кагэну уже приходилось видеть этот ритуальный танец в исполнении учителя, и он с нетерпением ожидал, когда шаман оторвет ноги от земли, но и в этот раз не смог проследить за моментом перехода от бега к полету. Скорость движения шамана продолжала увеличиваться, только его ноги в этом более не принимали участия. Кагэну казалось, что летит не сам шаман, а бубен, увлекая того за собой.

Шаман по заданному диаметру поднялся на высоту пламени костра, а затем радиус круга стал уменьшаться. Движение происходило верх по спирали, скручиваясь. В метрах семи над костром подъем прекратился, шаман продолжал крутиться только вокруг своей оси, причем, движение стало замедляться. Когда же движение прекратилось, то начался медленный разгон в обратную сторону — против часовой стрелки, а затем и спуск по спирали…

Как только ноги шамана коснулись земли, Кагэн поймал его в свои крепкие объятия, так как знал, что шаман не скоро еще будет готов вернуться к обыденной жизни. Уложив шамана рядом с Полом на кедровые лапы, вполне заменявшие мягкую постель, Кагэн пошел к костру готовить целебный отвар из трав, который должен был помочь скорее придти в себя шаману и даст бог — охотнику.

Кагэн сидел у костра с дымящимся котелком и негромко напевал на тунгусском языке охотничью песню о ловком охотнике, убившем на охоте десять оленей, которого дома с добычей ждала красавица жена.