Гильермо Дель Торо - Форма воды

Элиза смотрит тоже, раздумывая, если ли в городе хоть клочок магии джунглей? Серые подмостки потушенных вывесок из неоновых ламп обмазаны оранжевой кистью рассвета. Мчащийся желтый кит трамвая, рекламный плакат «Кока-колы», на нем мужчина и женщина, обнимаются точно так же, как Элиза и существо, и бутылка в ее руке почти такая же.

Она думает, что Балтимор не просто жуткий муравейник, как она привыкла думать, но свое особенное сплетение историй, болото мифов, лес эльфов.

«Мопс» по широкой дуге подкатывает к «Аркейд синема», и выходит из-под контроля. Джайлс жмет на тормоза, и левой стороной, более не защищенной бампером, они врезаются в мусорные баки.

Но волноваться по этому поводу некогда.

Едва Джайлс открывает задние двери, Элиза уже готова, существо закутано в сырой халат и покрыто простыней. Подъем по пожарной лестнице – опрометчивый, неуклюжий, лишенный изящества номер, нечто противоположное тому, что делают Ширли Темпл и Боджанглес.

Кое-как они добираются до вершины, шагают по коридору, через дверь Элизы. Перед входом в ванную Джайлс вынужден отступить, поскольку там слишком мало места, и она в одиночку вынуждена тащить его, но они оба слабы, и это больше похоже на падение.

Его бесполезные ноги бьются о стенку ванны, затем первыми касаются ждущей воды. Брызги летят в лицо Элизе точно так же, как струйки омывали его в грузовичке: благословение, крещение.

Он слишком велик для крохотной ванны, но та мала для большинства обычных мужчин, напоминает она себе. Она открывает кран с горячей водой, поскольку набранная с вечера за ночь успела остыть. Трубы пищат и вздрагивают, и поток обрушивается существу на голову, уровень быстро поднимается, закрывает его лицо.

Элиза ждет пузырьков, иных признаков дыхания, но ничего нет.

Она пробует воду рукой, проверяя, достаточно ли она горячая по сравнению с Ф-1.

– Что за женщина помогала тебе? – спрашивает пыхтящий Джайлс от дверей. – Неужели ты наняла целую банду саботажников?

Да, бассейн… Она вспоминает, как соскользнула под воду, рот наполнился солью.

Соль!

Она лезет в карман, достает бутылку пилюль, полученных от Хоффстетлера. Зацепляет рукавом вытянутый предмет, и тот со стуком выпадает на пол.

– Господи! – восклицает Джайлс. – Это шприц?

Одна таблетка каждые три дня… так ведь сказал Хоффстетлер?

Существо напоминает утонувший камень, и у нее нет времени на размышления. Элиза вытряхивает три пилюли в воду, они шипят, и она вновь перемешивает жидкость рукой, направляя соль к его лицу и шее.

Больше она ничего не может сделать, и это ужасно.

Она берет его за руку, тяжелую, словно затянутую в сеточку ладонь, сверкающую из-за радужных чешуек, завернутых в изящные спирали. Кладет вторую сверху, сгибает украшенные его когтями пальцы до тех пор, пока не сжимает его кулак в объятиях, точно хирург – сердце.

Тень Джайлса падает на них.

– Ты была права, – выдыхает художник. – Он прекрасен.

Рука существа напрягается, и через миг уже он держит ее ладонь, заглотав ее точно змея крысу. Элиза готова заплакать, принять это за предсмертные судороги, но вода в ванной начинает светиться, вспышки кобальтового поначалу, слабые, еле заметные, затем яркое сапфировое полыхание, оно трансформирует крохотную, сырую каморку без окон в громадный аквариум, внутри которого плывут они.

Сверкающие, эфирные и живые.

На подносе, что стоит у него на столе – покрытые окалиной остатки некоего устройства.

Стрикланд таращится на них час за часом.

Кусок металлической трубы, вскрытой, точно цветок, после очевидного взрыва. Красное пятно, явно оставленное сгоревшим пластиком, черное сплетение пришедших в негодность проводов.

Правда в том, что у него нет никаких догадок.

Он даже не пытается разобраться. Он просто смотрит.

Чем бы ни была эта хреновина, она ухитрилась расплавить все, начиная с его собственной жизни.

Расплавлено. Его усилия быть отцом. Все попытки наладить домашний уют. Собственное тело.

Он переводит взгляд на бинты. Он не менял их несколько дней. Они серые, сырые. Нечто подобное происходит с трупами в гробах, они расползаются в черную, вонючую слизь.

И процесс не закончится на пальцах.

Он чувствует, как гниение ползет по венам и артериям руки словно червь, алчущие усики касаются сердца. Амазония воздает за все зловонным произрастанием в организме. Остановить это невозможно.

Стук в дверь.

Стрикланд пялился на поднос так долго, что его глазные яблоки пульсируют и болят. Входит Флеминг; в глубинах памяти мелькает смутное воспоминание, что он вроде бы просил того зайти.

Флеминг отлучался домой, чтобы выспаться. Выспаться. После такой катастрофы?

Стрикланд даже не допускал мысли оставить «Оккам», он убедил себя, что если ничего не может сделать прямо сейчас, то все равно прежде чем отправиться домой, он должен оценить вред, причиненный «Кадиллаку».

Флеминг откашливается, и этот звук мешает Стрикланду думать.

Серый свет мониторов подобен рентгеновскому излучению, он может видеть дряблые органы Флеминга, косточки словно прутья, пульсирующие электроды страха.

– Вы что-нибудь узнали? – спрашивает тот, указывая на стол.

Стрикланд не смотрит на Флеминга. Взгляд – это проявление уважения.

И все же он кое-что замечает – над планшетом, которым Флеминг заслоняется как щитом, на его шее виднеется синяк, ровно в том месте, где сжались во время затемнения пальцы Стрикланда.

Этот ублюдок нежный, точно лепесточек.

Флеминг откашливается снова, заглядывает в планшет:

– У нас есть краска с той машины, и мы можем по ней много узнать. Модель. Производителя. Еще у нас остался целый передний бампер, так что мы можем отправить в город поисковые партии. Пусть разыскивают белый грузовичок без переднего бампера. Дело бы шло веселей, если бы мы обратились к местной полиции, но я понимаю, почему вы не хотите с ними связываться. Я велел огородить стоянку, чтобы снять отпечатки шин.

– Отпечатки шин, – повторяет Стрикланд. – Краска.

Флеминг сглатывает:

– Еще у нас есть записи с камер.

– Кроме той, запись с которой имеет значение. Правильно ли я понимаю?

– Мы еще просматриваем пленки.

– И ни единого свидетеля, который мог бы сообщить что-то полезное.

– Мы только начали опрашивать людей.

Стрикланд роняет взгляд на поднос. На таком подносе нужно носить еду. Интересно, нельзя ли сожрать это?

Металл скрежещет на зубах, проглоченные куски тяжело падают в желудок.

Он сам мог бы стать бомбой; вопрос в том, куда бы он поместил себя перед тем, как взорваться.

– Если вы не против, чтобы я высказал свое мнение, – продолжает Флеминг. – Кажется, мы имеем дело с хорошо обученными профессионалами. Прекрасно экипированными и без проблем с финансированием. Проникновение заняло десять минут. По моему мнению, мистер Стрикланд, тут не обошлось без спецов из СССР.