Дэн Симмонс - Троя

– Как там, все нормально? – проскрежетало радио в ушах.

Любитель сонетов подпрыгнул при звуках знакомого голоса.

– Да, конечно. Надо кое-что починить.

Вот они, голубчики!

Все-таки не выдержали оба троса. Кормовые сегменты торчали в шести метрах от Манмута из узкого желоба, носовые унесло аж на десять метров вперед. Моравек забегал между ними, проламывая твердую обшивку, вытягивая канаты часть за частью и неимоверными усилиями пытаясь воссоединить обрывки.

– Ты уверен, что все в порядке? – уточнил Орфу.

Европеец убрал отточенные лезвия, выпустил манипуляторы и переключился на сверхъювелирную моторику. После этого он принялся сращивать толстые нити пеньки с такой скоростью, что быстро мелькающие пальцы утратили ясные очертания в галогеновых лучах, прорезавших густую темноту.

Фелюга то возносилась на безумную высоту, то головокружительно скатывалась по водному хребту – и всякий раз внутренности Манмута сжимались в ожидании следующего вала, ибо громкие удары сотрясали суденышко подобно пушечным выстрелам. И каждая волна, как известно, приближала гибельные скалы.

– В полном порядке, – подтвердил моравек, в то время как пальцы его танцевали, свивая лопнувшие нити, а низковаттный напульсный лазер аккуратно сваривал стальные волокна, вплетенные в пеньку. – Прости, я тут немного занят.

– Тогда я подключусь чуть позже, – предложил краб.

– Ага. – «Если не устранить поломку, мы налетим на скалы через полчаса. Скажу ему минут за пятнадцать» . – Подключайся позже. Буду ждать.

И вот безымянная, примитивная фелюга вновь приручена. Это, разумеется, не «Смуглая леди», однако в беде сгодится. Европеец широко расставил ноги на верхней палубе и ухватился за руль. Впереди четко вырисовывались суровые, обветренные скалы. Над головой хлопали обрывки парусины, с грехом пополам скрепленные между собой. Развернув суденышко против злобного ветра, самозваный капитан связался с товарищем и доложил обстановку: мол, не исключено, что утесы дождутся их через четверть часа, но он, Манмут, выжимает все силы из окаянной морской лоханки, дабы увести ее подальше от берега.

– Что же, спасибо за откровенность, – отозвался иониец. – Могу я чем-то помочь?

Исполинский вал грозил опрокинуть хрупкую фелюгу вверх тормашками. Моравек навалился всей тяжестью на огромное колесо:

– Как тебе сказать? Рассмотрю любые предложения.

Пурпуровые тучи нависали еще ниже, не показывая, будто намерены рассеяться; ураган выл не стихая. Канаты стонали от натуги, парусина оглушительно билась на ветру. Нос корабля поминутно исчезал в клочьях пены, и новая стена воды едва не сбивала с ног Манмута, стоящего на корме.

И тут Орфу заговорил:

– «Опять вы тут? Чего вам надо? Что же, бросить все из-за вас и идти на дно? Вам охота утонуть, что ли?»

Оказавшись почти в полной невесомости после очередного взлета, европеец не сразу признал «Бурю» своего любимого Шекспира. [20] Изм. перевод Михаила Донского. Моравек обернулся через плечо: скалы угрожающе надвигались. Тогда он вызвал в памяти текст пьесы и воскликнул:

– «Язва тебе в глотку, проклятый горлан! Нечестивый безжалостный пес – вот ты кто!»

– «Ах так? Ну и работайте тогда сами!»

– «Подлый трус! – проревел Манмут будто сквозь вой урагана и грохот волн, хотя радиосвязь и работала вполне исправно. – Мы меньше боимся утонуть, чем ты, грязный ублюдок, наглая ты скотина!»

– «Он-то уж не потонет, – гаркнул краб. – Если б даже наш корабль был не прочнее ореховой скорлупы, а течь в нем было бы так же трудно заткнуть, как у созревшей девахи!»… Это он о чем, дружище?

– О менструальном цикле , – пояснил капитан, сражаясь с непокорным рулем. Тонны холодной воды окатывали несчастного с головы до ног. Оборачиваясь назад, Манмут больше не видел в кровавых завихрениях марсианского шторма остроконечных утесов – но зато прекрасно чувствовал их близость.

– Фу, как некрасиво, – произнес Орфу. – На чем бишь я остановился?

– «Держи круче к ветру», – подсказал товарищ.

– Ах да. «Держи круче к ветру! Круче! Ставь грот и фок! Держи в открытое море! Прочь от берега!»

– «Мы погибли! – подхватил европеец. – Молитесь! Погибли!»… Погоди-ка!

– «Погоди-ка»? Я такого не помню.

– Да нет же, ты погоди-ка. Впереди среди скал какой-то просвет. Вроде как расщелина.

– И туда можно заплыть?

– Если я прав и это выход на ущелье Кандор, то за ним откроется водоем просторнее нашего Хаоса Конамара на Европе!

– Что-то я подзабыл, как выглядит Хаос Конамар, – сознался иониец.

– Тогда – просторнее всех трех Великих озер Северной Америки и еще Гудзонова пролива, вместе взятых. В сущности, ущелье Кандор – это тоже внутреннее море… Тысячи квадратных километров для маневрирования. Никаких тебе подветренных берегов!

– А это хорошо? – насторожился краб, явно не желая расставаться с отчаянием.

– Теперь мы можем и уцелеть. – Дождавшись, пока фелюга взлетит на гребень волны и ветер наполнит залатанные паруса, Манмут с силой налег на руль и развернул судно на правый борт, туда, где зиял расширяющийся проход в отвесных прибрежных утесах. – Можем и уцелеть , – уже веселее повторил он.

К полудню восьмого дня все закончилось. Только что сердитые тучи сбивались в стада, нависая над самой водой, ураган исступленно бушевал и великое море ущелья Кандор бурлило седой пеной – и вдруг, не прошло и часа после кровавого ливня, небеса прояснились и поголубели, а волны утихомирились, точно по волшебству. Маленькие зеленые человечки заворочались в нишах и начали выбираться наружу, напоминая заспавшихся ребятишек.

Моравек чувствовал себя выжатым как лимон – в органическом, ментальном, кибернетическом и эмоциональном смыслах, – поэтому немедля подключился к портативным солнечным батарейкам.

Между тем МЗЧ, казалось, с удивлением осматривали пострадавшее судно: сплошные заплаты на мачтах, сращенные канаты, прочие следы титанических трудов пришельца, совершенных за последние три дня. Затем человечки дружно взялись приводить фелюгу в порядок: драить покрасневшие палубы, откачивать воду из трюмов, набело починять паруса, смолить и конопатить подмокшую обшивку, скреплять поломанные реи, распутывать снасти… В общем, готовить корабль к дальнейшему путешествию.

Манмут распорядился жестами, чтобы команда извлекла Орфу из отсыревшего укрытия, помог устроить друга на палубе и сам расположился на отдых. Моравек отыскал теплое, солнечное местечко в стороне от суеты, прилег и разложил вокруг себя толстый моток шпагата, чтобы немного смягчить приступ агорафобии. После чего позволил себе расслабиться и погрузиться в полудрему. Стоило ему заснуть по-настоящему, как перед глазами заплясали гигантские волны, палуба заходила ходуном, и в ушах люто завыл ураган.