Дэн Симмонс - Троя

Не дождетесь.

Рядом с ложем пристроился аккуратный круглый столик для личных мелочей. Надеюсь, окаянная расческа здесь. Нет, ошибочка. Брошка из серебра – есть, пара блестящих цилиндров (Олимпийская помада? Кто его знает…) – вот они, разбросаны. Зеркало. Тоже серебряное, явно неземной работы, полеживает себе отражающей стороной вниз. Только гребня нет.

Вот влип, а? Понятия не имею, какое из многочисленных строений, разбросанных по зеленой вершине, принадлежит дочери Зевса. Не хватало только спрашивать путь у бессмертных, ха-ха. Нет уж, Елена, уволь. Гребня мне точно не отыскать. Но ведь главное – доказать, что у меня свободный доступ на Олимп, и чем скорее, тем лучше, верно? Троянки могут и не дождаться.

Не глядя, хватаю зеркало, ясно представляю перед собой подвал святилища Афины и квитируюсь обратно.

Прошло всего несколько минут, а женщин уже семь. При моем появлении все шарахаются к стене, а одна вскрикивает и закрывает руками лицо. Впрочем, я уже успел распознать, кто это. Прелестнейшая из дочек Приама, пророчица Кассандра.

– Ты принес гребень, Хок-эн-беа-уиии?

– Некогда было искать. Это сойдет? – Я протягиваю зеркало ближайшей из них, Лаодике.

– Резьба на ручке действительно похожа… – Елена осекается.

Лаодика с аханьем роняет зеркало. Жрица Феано ловит его у самого пола, заглядывает, белеет как полотно и поспешно передает Андромахе. Жена Гектора смотрит – и заливается краской. Кассандра выхватывает у подруги загадочную вещицу и снова вскрикивает.

Гекуба отнимает у девушки зеркало. Брови царицы нахмурены. Какая кошка пробежала между этой парочкой? Вспомнил: юная прорицательница убеждала Приама умертвить сына Гекубы Париса, предвидя будущее похищение супруги Менелая и падение священной Трои. Однако Кассандру никто не слушал, ибо, согласно древней традиции, Аполлон, наделивший девицу даром предсказания, обрек ее на неверие и насмешки горожан.

Теперь царица уставилась на свое отражение, разинув рот.

– В чем дело? – Я начинаю волноваться. Что-то не так с моим трофеем?

Елена берет зеркало у жены Приама и протягивает мне:

– Видишь, Хок-эн-беа-уиии?

Заглядываю. Да, отражение какое-то… странное. Вроде бы я и в то же время нет. Мужественный подбородок, некрупный нос, неустрашимый взор, волевые скулы, белоснежные зубы…

– И все? Чего же тут пугаться?

– Да, это зерцало Афродиты, – шепчет избранница Париса. – Оно показывает лишь красоту. Мы видели себя богинями .

Разве Елена может быть еще обворожительнее? С трудом верится. Однако я киваю и осторожно касаюсь мнимого стекла. Поверхность мягкая, упругая, на ощупь напоминает экран ноутбука на жидких кристаллах. Может, так оно и есть. И резная крышка скрывает под собой мощные микрочипы видоизменяющих программ, которые на основе алгоритмов симметрии, идеализированных пропорций и прочего преобразуют воспринимаемую человеческую красоту.

– Позволь представить тебе, Хок-эн-беа-уиии, тех троянок, что явились на наш зов, дабы испытать твои слова. – Елена плавно показывает рукой в сторону новеньких. – Ту, что помоложе, зовут Кассандра, она дщерь Приама. Другая – Герофила, или «возлюбленная Геры», древнейшая из Сивилл и жрица Аполлона. Это она много лет назад растолковала ужасный сон Гекубы.

– Какой сон? – устало спрашиваю я.

Нарочито не глядя на пришедших, царица рассказывает:

– Когда я носила во чреве второго сына, Париса, то получила с небес видение о том, что произведу на свет зажженный факел, который спалит Илион дотла. Дитя обернулось лютой Эриннией – богиней мщения. Никому не ведомо, откуда явились в наш мир эти чудища – то ли проросли из крови оскопленного своим сыном Крона, то ли вскормлены Аидом и Персефоной, хотя скорее всего рождены гибельной Ночью. Огненная Эринния не имела крыльев, но походила на гарпий. Ее зловонное дыхание пахло серой, прямо из очей струилась ядовитая слюна, а голос напоминал крики перепуганных стад скота на бойне. На поясе существа качалась связка медных бичей, в одной руке горел факел, в другой извивался змей, и домом чудища была сама Преисподняя. Оно явилось отмстить за все слезы матерей, и о приходе его возвестил бешеный лай илионских собак, будто бы страдающих от невыносимой боли.

– Ух ты, – говорю я. – Надо ж такое увидеть.

– Мне открылось, что Эринния воплотится на земле в образе ее сына Париса, – встревает седая карга по имени Герофила. – Кассандра предсказывала то же. Приаму настоятельно советовали умертвить младенца сразу же, как только выйдет из лона матери… – Жрица бросает на Гекубу испепеляющий взгляд. – К нам не прислушались.

Елена делает шаг и становится между пожилыми дамами.

– Каждая из нас, Хок-эн-беа-уиии, хоть однажды видела грезы о полыхающем Илионе. Трудность в том, чтобы отличить кошмары, зародившиеся из наших собственных страхов за себя и близких, от истины, прореченной свыше. Твои речи оценить проще. Кассандра задаст тебе несколько вопросов.

Я поворачиваюсь и смотрю на ту, о ком зашла речь. Юная блондинка явно страдает отсутствием аппетита, хотя и сохранила необыкновенную притягательность. Ногти девицы обкусаны до крови, вокруг очей – багровая кайма, пальцы ежесекундно дергаются и переплетаются между собой. Дочь Приама не может спокойно стоять на месте. Перед моими глазами всплывают фотографии голливудских старлеток, подсевших на кокс и угодивших в реабилитационный центр.

– В моих снах не было ни одного мужчины, столь бессильного на вид, – изрекает Кассандра.

Пропускаю оскорбление мимо ушей.

– Но я спрошу тебя кое о чем. Однажды ахейский владыка Агамемнон предстал мне в образе царственного тельца. Можешь объяснить это, о великий провидец?

– Мне известно ваше грядущее, ибо оно свершилось в моем прошлом. Но я не провидец и не толкователь. А тут все просто. По возвращении в Спарту Атрида прирежут, точно жертвенного быка.

– В стенах его же дворца?

– Нет. – Мать моя, что это: устный выпускной экзамен в Гамильтоновском колледже? – Атрид найдет гибель в чертогах Эгиста.

– От чьей руки? – не унимается пророчица. – По чьей воле?

– Клитемнестра.

– За какую же провинность, о непровидец?

– Жена не простит ему принесение в жертву их дочери, Ифигении.

Не прекращая прожигать меня глазами, Кассандра еле заметно кивает прочим.

– А что ждет меня, о всевидящий? – насмешливо вопрошает она.

– Страшные надругательства в этом самом храме.

Слушательницы шумно втягивают воздух. Кажется, я зашел слишком далеко. Хотели правду, красавицы, вот и подавитесь.

Кассандра сохраняет невозмутимый вид. Она чуть ли не довольна . Боже, до меня вдруг доходит: картина дикого изнасилования всю жизнь стояла перед мысленным взором этой женщины-девчонки. И никто, ни единая душа не верила ей. Должно быть, мои слова в каком-то смысле утешили дочь Приама – впервые за долгие годы.