Дэн Симмонс - Троя

Нельзя сказать, чтобы схолиаст пережил путешествие, не испытав прилива адреналина. Прежде мужчина видел шершни только снаружи и, не заметив ни единого иллюминатора, полагал, что лететь придется вслепую, в крайнем случае — глядя на телемониторы. Оказалось, он серьезно недооценивал уровень технологий роквеков с Пояса астероидов.

Еще сын Дуэйна ожидал увидеть кресла в стиле космических кораблей двадцатого столетия, с пряжками на толстых ремнях. Так вот кресел не было. И вообще никакой видимой опоры. Неуловимое для глаза силовое поле облекло пассажиров, и те словно повисли прямо в воздухе. С трех сторон, а также снизу моравека и его гостя окружали голограммы — или другого рода трехмерные проекции, совершенно реальные с виду. А под ногами, как только шершень молнией пролетел через Дырку и начал стремительно возноситься на высоту Олимпийского пика, разверзлась бездна.

Хокенберри в ужасе завопил.

— Что, дисплей беспокоит? — спросил Манмут.

Хокенберри завопил еще раз.

Моравек проворно коснулся голографической панели, возникшей будто по волшебству. Пропасть сразу съежилась до размеров телеэкрана, встроенного в металлический пол. Между тем окружающая панорама продолжала стремительно меняться. Вот промелькнула вершина Олимпа, укрытая мощным энергетическим полем. Засверкали лучи лазеров, оставляя вспышки на силовом щите шершня. Синее марсианское небо сменилось нежно-розовым, затем почернело, и вот уже летательный аппарат покинул атмосферу и рванулся вверх. Огромный край Марса продолжал вращаться, заполняя собой виртуальные иллюминаторы.

— Так лучше, — выдохнул Хокенберри, пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться.

Невидимое кресло не сопротивлялось, но и не отпускало.

— Господи Иисусе! — ахнул он, когда корабль развернулся на сто восемьдесят градусов и включил все двигатели.

Откуда-то сверху, почти над головой, вынырнула крохотная луна.

При этом вокруг не раздалось ни звука. Даже самого тихого.

— Прошу прощения, — сказал Манмут. — Надо было тебя заранее подготовить. Прямо сейчас с кормы на нас надвигается Фобос. Из двух спутников Марса он самый мелкий: всего миль восемь в диаметре… Хотя, как видишь, на сферу это не очень похоже.

— Напоминает картофелину, поцарапанную кошачьими когтями, — еле выдавил из себя ученый: спутник надвигался уж очень стремительно. — Или большую маслину.

— Ну да, маслина, — согласился моравек. — Это из-за кратера на конце. Его назвали Стикни — в честь жены Асафа Холла [33] Асаф (Эсаф) Холл (1829–1907) — американский астроном, член Национальной академии наук в Вашингтоне, в 1862–1891 астроном-наблюдатель на Морской обсерватории в Вашингтоне. Преподавал в Гарвардском университете. Известен наблюдениями планет и их спутников, малых планет, двойных звёзд. Определил период вращения Сатурна, открыл спутники Марса. Занимался разработкой теории движения планет и их спутников. Анжелины Стикни Холл.

— А кто этот… Асаф? — прохрипел мужчина. — Какой-нибудь… астронавт… или… космонавт… или… кто?

Наконец он отыскал то, за что мог ухватиться: Манмута.

Европеец не стал возражать, когда пальцы перепуганного доктора искусств яростно впились в его покрытые металлом и пластиком плечи. Голографический экран кормы заполнила яркая вспышка: это беззвучно полыхнул один из реактивных двигателей. Хокенберри с трудом унимал стучащие зубы.

— Асаф Холл был астрономом в военно-морской обсерватории Соединенных Штатов, что в Вашингтоне, округ Колумбия, — негромко, беспечным тоном пояснил моравек.

Шершень опять набирал высоту, дико вращаясь. Фобос с кратером Стикни мелькал то в одном, то в другом иллюминаторе. Хокенберри уже не сомневался: летающая штуковина разобьется, так что жить ему осталось меньше минуты. Ученый попытался вспомнить хоть какую-нибудь молитву. Вот она, расплата за проклятые годы интеллектуального агностицизма! В голову лез только благочестивый стишок на сон грядущий: «Закрываю глазки я…»

«Сойдет», — решил мужчина и продолжал мысленно твердить знакомые с детства строки.

— Если не ошибаюсь, оба спутника Марса были открыты в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году, — рассказывал между тем европеец. — История, к сожалению, умалчивает, польстило ли миссис Холл то, что в ее честь назвали огромный кратер; насколько я знаю, письменных свидетельств на сей счет не сохранилось.

Внезапно до Хокенберри дошло, почему шершень кувыркается в небесах как попало, явно готовясь потерпеть аварию и убить пассажиров. Чертовым кораблем никто не управлял! Единственными лицами на борту были моравек и он сам. Причем если Манмут и прикасался к панели — реальной или виртуальной, непонятно, — то лишь затем, чтобы настроить голографическое изображение. Может, как-нибудь повежливей указать маленькому полуорганическому роботу на это досадное упущение? Впрочем, кратер Стикни уже заполнял собой лобовые иллюминаторы; тормозить на такой скорости было бесполезно, и мужчина передумал раскрывать рот.

— Перед нами довольно интересный спутник, — разглагольствовал европеец. — В действительности это всего лишь захваченный астероид, как и Деймос. Хотя, безусловно, между ними существует большая разница. Расстояние между орбитой Фобоса и поверхностью Марса — каких-то семьсот миль; еще немного, и луна начала бы задевать атмосферу планеты. По нашим подсчетам, они столкнутся примерно через восемьдесят три миллиона лет, если вовремя не принять мер.

— Кстати говоря, о столкновениях… — заикнулся Хокенберри.

В это мгновение шершень завис в воздухе, а затем резко опустился в залитый светом кратер неподалеку от сложной системы куполов, перекладин, подъемных кранов, мерцающих желтых пузырей, синей опалубки, зеленоватых шпилей, среди которых перемещались транспортные средства и хлопотали, словно привыкшие к вакууму пчелки, прилежные моравеки. Посадка оказалась настолько мягкой, что схолиаст едва ощутил ее сквозь металлический пол и силовое кресло.

— Вот и дома, вот и дома! — нараспев произнес европеец. — Конечно, это еще не родной дом, но все-таки… Осторожней на выходе, не стукнись головой. Косяк низковат для человека.

Мужчина не успел ни высказать своего мнения, ни даже вскрикнуть: дверь отворилась, и воздух из маленькой каюты с ревом устремился в космический вакуум.

В прежней жизни Томас Хокенберри преподавал классическую литературу и не особенно увлекался точными науками, однако достаточно успел насмотреться научно-фантастических фильмов, чтобы помнить о последствиях резкой разгерметизации: глазные яблоки раздуваются до размера грейпфрутов, барабанные перепонки взрываются фонтанами крови, тело закипает, распухает и трещит по швам под действием внутреннего давления, внезапно утратившего в чистом вакууме всякое внешнее сопротивление.