Дэн Симмонс - Троя

Отвернувшись от мирно спящего Кронида, богиня вышла из дома (ибо никто, и даже царица, не мог бы квитироваться сквозь заградительный покров, раскинутый самим Громовержцем), протиснулась через водянистую силовую стену, словно младенец, который покидает околоплодную оболочку, и с видом победительницы телепортировалась обратно в Илион.

Хокенберри не узнавал ни одного моравека из тех, что встречали его в голубом пузыре в глубине кратера Стикни. Поначалу, когда силовое поле невидимого кресла отключилось, покинув его на произвол судьбы, ученый ударился в панику и несколько секунд вообще не дышал, полагая, будто брошен без защиты среди высокого вакуума. Потом ощутил атмосферное давление на коже и приятную для тела температуру. Короче говоря, он мучительно пытался отдышаться в то время, пока Манмут представлял своих более громоздких братьев по разуму, явившихся в качестве официальной делегации. Неловко получилось, чего уж там. И вот европеец удалился, а схолиаст остался наедине с пятью непонятными органическими полуроботами.

— Добро пожаловать на Фобос, доктор Хокенберри, — произнес ближайший из них. — Надеюсь, ваш перелет сюда с Марса обошелся без происшествий.

На мгновение ученому стало дурно. Когда же его в последний раз величали доктором? Очень давно… Точнее, никогда в этой новой жизни, разве что коллега Найтенгельзер употреблял сей титул в насмешку, да и то…

— Спасибо, да… То есть… Простите, я как-то не расслышал ваших имен… — выдавил мужчина. — Извините, отвлекся…

«Ожидая неминуемой гибели, когда распроклятое кресло взяло и вдруг пропало», — добавил он про себя.

Моравек пониже ростом кивнул.

— Оно и понятно. В этом пузыре столько всего происходит, а ведь атмосфера проводит шум.

Так оно и было. Гигантский голубой пузырь, накрывший два или три с лишним акра (Хокенберри никогда не умел определять расстояния и размеры на глаз — видимо, сказывался недостаток спортивных занятий), переполняли неведомые конструкции, соединенные при помощи хрупких мостков; ряды машин, каждая из которых превышала габаритами любое здание в старом университетском городке в Блумингтоне, штат Индиана; пульсирующие органические шары, схожие с убежавшими каплями бланманже [38] студенистое холодное сладкое кушанье из миндаля, сахара, лимонного сока и желатина. величиною с теннисный корт; медленно парящие сферы, струящие сияние и плюющиеся лазерными лучами, которые все время что-то резали, сваривали и плавили; а главное, сотни моравеков, выполняющих самые разные задания. Единственным, что смотрелось хотя бы смутно привычно — пусть и совершенно не в тему, — был круглый стол из розового дерева, окруженный шестью стульями различной высоты.

— Меня зовут Астиг-Че, — представился низенький моравек. — Я европеец, как и ваш друг Манмут.

— Европеец? — тупо повторил схолиаст.

Однажды он отдыхал во Франции, ну и в Афинах бывал, на конференции, посвященной классике. Тамошние обитатели, разумеется, отличались от людей его круга, но не до такой же степени! Ростом повыше Манмута — примерно в четыре фута — и более гуманоидоподобный с виду, Астиг-Че сверкал ярко-желтой оболочкой, напомнившей доктору гладкий непромокаемый плащ, которым он ужасно гордился в детстве.

— Европа, — пояснил роквек без тени досадливого нетерпения в голосе, — это покрытый водой и льдами спутник Юпитера. Так сказать, колыбель Манмута. И моя тоже.

— Да, конечно. — Хокенберри залился краской и, зная о том, что заливается краской, покраснел еще гуще. — Простите. Само собой. Я же помнил, откуда он родом. Извините.

— Мой титул… Впрочем, «титул» — чересчур громкое слово, скорее «рабочая функция», — первичный интегратор Консорциума Пяти Лун, — продолжал Астиг-Че.

Ученый вежливо кивнул, осознав, что находится в обществе крупного государственного деятеля или по крайней мере солидного чиновника. Мужчина понятия не имел, как называются остальные четыре луны. На исходе двадцатого — в начале двадцать первого столетия каждый месяц кто-нибудь открывал новый спутник Юпитера, во всяком случае, такое складывалось впечатление. Только кто бы стал зубрить их имена? А может статься, при жизни схолиаста их еще и вовсе не обнаружили? К тому же Хокенберри, предпочитавший древнегреческую речь латыни, всегда считал, что самую крупную планету Солнечной системы следовало наречь Зевсом, а не Юпитером… Хотя при нынешних обстоятельствах это создало бы известную путаницу.

— Позвольте представить моих коллег, — промолвил Астиг-Че.

Томас внезапно сообразил, кого напоминал ему этот голос, — актера кино Джеймса Мэйсона.

— Высокий джентльмен справа от меня — генерал Бех бин Адее, командующий контингентом боевых моравеков Пояса астероидов.

— Доктор Хокенберри, — отчеканил Бех бин Адее, — для меня огромная честь наконец-то познакомиться с вами.

Рослое существо, без сомнения, протянуло бы руку для приветствия, но не имело ничего такого — разве что заостренные клещи с кучей манипуляторов тончайшей моторики.

«Джентльмен, — повторил про себя Хокенберри. — Роквек».

За восемь последних месяцев он успел насмотреться на роквеков-солдат — как на Илионских долинах, так и на Марсе, вокруг Олимпа: всегда высокие, метра под два, неизменно черные, покрытые шипами, крючками, хитиновыми гребнями, отточенными зубцами. Точные копии своего генерала. «На Поясе астероидов их явно разводят… собирают… не ради красоты», — подумал ученый, а вслух произнес:

— Очень приятно, генерал… Бех бин Адее, — и учтиво наклонил голову.

— Слева от меня, — продолжал Астиг-Че, — вы видите интегратора Чо Ли, он со спутника Каллисто.

— Добро пожаловать на Фобос, доктор Хокенберри, — мягким, совершенно женским голоском проговорил Чо Ли.

«Интересно, есть ли у моравеков пол?» — прикинул удивленный схолиаст. Почему-то Манмут и Орфу казались ему однозначно мужчинами, да и насчет гормональной ориентации полевых бойцов сомнений не возникало. Впрочем, если каждый из них представлял собой отдельную личность, почему бы не появиться и половым различиям?

— Интегратор Чо Ли. — Ученый опять кивнул.

Каллистянин… э-э-э… каллистоид? каллистонец?.. был ниже Астига-Че, но гораздо более массивен и менее человекоподобен. Еще менее, чем отсутствующий Манмут. Хокенберри несколько сбивали с толку клочья чего-то похожего на сырое розоватое мясо, проглядывавшие между панелями из пластика и стали. Если бы кто-нибудь решил воссоздать Квазимодо — горбуна Нотр-Дама — из кусков плоти и отслуживших свой срок автомобильных частей: руки без костей и суставов, блуждающее множество глаз всевозможных размеров и узкая пасть, словно щель для писем, — он бы наверняка выглядел близнецом интегратора Чо Ли. Кстати, забавное коротенькое имя. Возможно, моравеков Каллисто проектировали китайцы?