Оксана Демченко - НЗ. набор землянина [Litres, СИ]

Уильям передернул плечами, рассматривая сына друзей полковника, достойных того, чтобы ради них разыскивать по стране, вытаскивать из каталажки и тащить сюда полутрезвого отставного капрала… И зачем? Пока не ясно. Что-то про прыжки. Уже два года заброшенные Уильямом, да и тогда, после больницы, он всего пару раз пробовал. Не важно. Поль весь прозрачный, тонкий. Руки вроде палочек, каждую кость видать. Пальцы Уильям почему-то рассматривал особенно внимательно. Очень длинные, невесомые, как паучьи. И лежат на покрываленеподвижно. Совсем неподвижно. Взгляд метнулся по контуру тела, ощупал острый кадык на птичьей шейке, подбородок, впалые щеки.

– Угораздило упасть с лошади, – спокойно пояснил Поль, заметив осмотр. – Смешно, правда? Люди хоть с мотоциклов или еще чего современного падают. Папа так расстроился, чуть не пристрелилконя, – Поль рассмеялся. – Только папа так стреляет, что ему проще попасть, если он решил промазать.

Похмелье слегка мутило сознание. Тошноту дополняли впечатления. Через все это думалось кое-как. Вообще не думалось! Уильям сидел, неловко старался соорудить на своей морде улыбку или хотя бы пристойное выражение – ну, примерно как у сиделки. В этой палате он, Уильям Вэйн, резко стал не инвалидом, а здоровым и тупымдураком, живущим в перевернутом, фальшивом мире. У него всего-то одно колено зарыто в пустыне. А парню чтобы кивнуть – и то надо сиделку звать…

– Жизнь – дерьмо, – поморщился Уильям.

– Да, сколько я уговариваю, а они ни в какую, – по-своему понял Поль. – Понимаешь, я уговариваю всех уже год. Теперь день рождения подвернулся, и я стал совсем настойчив. Но все вроде и не против, а только боятся лишиться лицензии или еще чего.

– Ценного, – хмыкнул Уильям и прощупал свою шарнирную коленку. – Во, самая у меня ценная часть. Стоит она дороговато. Зато износ низкий. Черт, чего я только не выделывал трезвый, а уж про пьяного и сам не знаю. Цела.

– Так можно меня – с парашютом? – Поль перешел к главному вопросу и взглядом показал, как он будет лететь. Сразу заулыбался, еще до ответа поверив, что будет сказано «да».

– А где мы возьмем самолет? У меня нет.

– Не знаю. Но если ты про деньги, их хватит. Только если вдруг все правы и я немного… запомираю, трудно тебе придется. Не все понимают объяснения.

– Но я умею объяснять, будь спокоен, – обнадежил Уильям, рассматривая свою руку. Откуда на костяшках пальцев ссадины, он совершенно не помнил. И даже об кого или обо что стесал кожу – тоже. – Слушай, а давно твой папаша пробовал пристрелить лошадь?

– Упал я четыре года назад, – Поль нахмурился. – Чуть не завалил колледж. Экзамены. Все же надо много приспосабливать. – Он снова улыбнулся. – Вот упал бы чуть иначе, и все, и совсем бы остался без диплома.

– Тогда твой папаша пристрелил бы коня в упор, – предположил Уильям. – Слушай, Поль, а как ты… Как ты себя… Хотя не важно. Денежки нужны в кэше. Много. И это… тебя что, воровать отсюда?

– Получается, ты рискнешь, – шире прежнего улыбнулся Поль. – Спасибо. Знаешь, я лет с десяти хотел – с парашютом, но мама говорила, это опасно и можно шею свернуть. Вот я и свернул, теперь могу прыгать.

– И тебе совсем не кажется, – Уильям снова принялся выбирать форму для главного вопроса, – что жизнь хоть самую малость с запашком?

– Нет.

На сей раз Поль отозвался без улыбки и отчетливо, старательно, выговорил короткое слово. Которое вслух он не собиралсяпояснять ничем. Он промолчалочень и очень многое, и, пожалуй, Уильям был одним из тех людей, которые могли неплохо озвучить молчание.

Пять лет, – подумал бывший капрал, – я только тем и занимался, что убеждал себя в большой лжи. Я твердил себе о полной свободе, хотя разве это свобода – пить без меры, заливая сознание наглухо. Мотаться по стране, убегая от себя. Лезть в драки, которые не имеют ни смысла, ни цели. «Жизнь – дерьмо», – орал Уильям на каждом углу, оправдывая свое право без боя сдаться беде. Как последний слабак. И еще пивное брюхо.

Рука помимо воли прощупала ремень и живот. Вроде, и нет ничего такого, прямо уж жирного. Разве – отвращение к себе. Огромное. Сейчас такое большое, что с ним больше нельзя жить.

Уильям встал, выпрямился и сделал шаг, переступая через пять лет, о которых все равно нельзя забыть. И которые теперь в прошлом.

– Будет нужно много денег, – еще раз повторил Уильям, кивнул Полю. – Здоровыхденьги лечат и от зрения, и от слуха. Ну, давай, пока. Вернусь – доложу о результате.

– День рождения у меня двадцать пятого, – смущенно заморгал Поль, очень прямо намекая на нереально короткий срок операции.

Уильям уже грохотал к двери. Споткнулся и сказал Полю в простых словах, куда надо идти с такими мечтами и такой наглой рожей. В коридоре ждала все та же сиделка с формами, достойными стриптиза, никак не серого платья почти что в пол. Девица предпочла сделать вид, что матерных слов не знает и шума возле двери не слышала. Ей платили за глухоту, как мысленно предположил Уильям, почти столько же, сколько он намеревался для начала торга предложить пилоту.

Полковник сидел в бьюике. Дождался своего капрала и кивнул водителю – мол, давай, куда договорились.

– Капрал, на неделю вверяютебе эту машину и придаю к ней этого кассира. Для тебя, лично для тебя, допускаю именовать майора Гросса – рядовым, – ядовито сообщил полковник, глядя в багровеющий затылок водителя. – Деньги у него. Если будет мало, значит, оба вы воры куда более, чем я типа… умею вообразить. Потому что он пилот, и отцу Поля он обязан многим.

– Есть, сэр.

– Не пить, – полковник поднял палец и строго глянул на его кончик.

– Уже не пью, – обиделся Уильям. Посмотрел на часы с разбитым стеклом. – Двадцать три минуты, как совершенно не пью.

– А вот это интересно, – оживилсяполковник. – Тогда, пожалуй, мы провернем одно дельце. Когда ты трезвый и имеешь цель, ты можешь и распознать… я так думаю. Вот вводная. В тринадцать тридцать я посещу кафе. Бьюик будет припаркован рядом. Ты не покидаешь машину независимо ни от чего. Столик будет в зоне видимости. Капрал, я еще раз повторяю: твое дело сидеть в салоне за тонированным стеклом, Сидеть и нюхать так, как ты в жизни не нюхал… дерьмо. Потому что от него должно редкостно отчетливо вонять бедой.

– Он что… психрусский? – шепотом поразился Уильям.

– Нет, – отмахнулся полковник. – Если они придумали «калаш», водку и ту самую африканскую мину, то это еще не повод отдавать им заранее заглавную роль злодеев. Билли, этот тип… он опасен. Вопрос не в том, насколько. Вопрос в том, для чего и для кого опасен. По моему делу он полезен. То есть он и есть мое дело. Или приговор. Понял вводную?

– Да, сэр.

– Вот дыши носом и пробуй отличить дело – от приговора. Конец вводной.