Миа Тавор - Созвездие Волка. Начало

© Миа Тавор, 2015

© NATA, дизайн обложки, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

В первую очередь хочу выразить любовь и благодарность своему супругу, без поддержки которого эта книга вряд ли увидела бы свет.

Огромное спасибо художнице NATA за прекрасную обложку.

Также хочу поблагодарить Олесю Козачок (Дутчак) и Инну Нестерову за первые комментарии.

Если хотите узнать больше о книге и ее авторе, найдите меня на моем блоге http 1 1 http://sozvezdievolka.blogspot.com/

Приятного чтения.

— Звезды в последнее время молчаливы. Это знак.

В роскошно обставленном зале воцарилось тяжелое молчание. Некоторые из присутствующих обменялись встревоженными взглядами.

— Знак того, что вы стареете, — холодный женский голос прорезал наступившую тишину. — Наше могущество не нуждается в чьем-либо подтверждении. Тем более, когда дело касается древних суеверий.

Большинство сидевших вокруг вытянутого стола людей согласно закивали. Удовольствовавшись их поддержкой, она продолжила:

— А что касается ваших… наблюдений, — ее тонкие губы презрительно скривились, — советую вам сменить очки. Напишите запрос, и Совет будет рад покрыть вам всю стоимость этой покупки.

Раздалось несколько одобрительных смешков.

Подернутые дымкой глаза старика обратились в ее сторону.

— Вы отрицаете очевидное. Наши предки всегда руководствовались звездами. Ваше пренебрежение может дорого нам обойтись.

— Что вы хотите нам сказать? — в мужском голосе сквозило ледяное спокойствие, и тревожные перешептывания вокруг немного поутихли.

— Нам нужно быть осторожными. То, что вы сделали, может иметь серьезные последствия.

— То, что мы сделали, было необходимо, — отрезал тот же властный голос. — Вы знаете это не хуже нас. К тому же хочу вам напомнить, что вы поддержали решение Совета.

«Я всего лишь не возразил», — мысленно подправил его старик. Впрочем, он прав. Разве есть какая-то разница?

Чувствуя, как его провожают неодобрительные взгляды, он подошел к окну и взглянул вверх. В его впавших, окруженных глубокими морщинами глазах застыло тревожное беспокойство. Словно он единственный в этой комнате видел то, что неподвластно остальным. «Их глаза застилает самонадеянность и спесь», — удрученно обратился он к мерцающим сверху звездам. Но вслух негромко произнес:

— Как бы вы не относились к моим наблюдениям, они никогда меня не обманывали. За всю нашу историю ни одно из предыдущих поколений ни разу не осмеливалось нарушить древний закон. А мы забылись… Мы раз за разом переступали запретную черту. — Он тяжело вздохнул. — Боюсь, что расплаты за это не миновать.

Перешептывания возобновились. Отбрасываемые черными фигурами тени то и дело отчаянно вскидывали руки и жестикулировали. Одни пытались что-то безуспешно доказать, другие кивали или поднимали руки в знак протеста. Большой зал, в котором столетиями собирался Совет, перевидал на своем веку множество лиц, но впервые был свидетелем столь разных чувств, охвативших всех присутствующих. Словно неподвижный, молчаливый свидетель тайны, взирал он свысока на высокого красивого мужчину, упивающегося своей незыблемой властью, и печальную молодую женщину с отрешенным взглядом, в душе которой глубоко затаилась боль вины. Отметил он и обаятельного седого мужчину, который, в отличие от остальных, видел во всем происходящем внезапный подарок судьбы — возможность осуществить мечту, которая давным-давно затаилась в его сердце и день за днем терзала его изнутри.

— Сейчас не время для сожалений, — возразила сидящая за столом женщина лет тридцати пяти. На фоне разгорающегося в камине пламени утонченные черты ее лица приобрели почти дьявольскую красоту, но это застывшее, красивое лицо было напрочь лишено каких-либо эмоций. Однако холодный каменный свод вряд ли можно было этим обмануть: он-то знал, какие противоречия раздирают ее бесчувственное сердце. — Выбор давно сделан — и содеянного не вернешь. Все, что было решено и сделано, делалось ради блага нашего рода, ради самого факта существования этой школы, и никто не смог бы обвинить нас в обратном. Давайте не будем этого забывать.

Казалось, окружающие только и ждали этих слов. Они удовлетворенно закивали, и напряженные секунду назад лица постепенно расслабились. Лишь печальная женщина все еще смотрела на сложенные на коленях руки.

Старик вздохнул. Она была права, но ее слова не принесли ему облегчения. Необъяснимая тревога поселилась в его сердце и тревожила его покой с того самого памятного дня, когда в этом самом зале они впервые, с невиданной доселе легкостью нарушили нерушимые предписания, веками сохраняющие их род. И старик знал, что ничего уже не будет, как прежде. «Какова бы не была грозившая нам опасность, мы не имели права так поступать», — тоскливо подумал он. Но тогда они были слишком напуганы, слишком растеряны, и впервые за свою долгую жизнь он пожалел, что не в силах повернуть время вспять. С другой стороны, смог бы он один убедить Совет? «Это был твой долг», — напомнил он себе, разглядывая просветлевшие лица.

Собрание закончилось. Люди вставали и, более не обращая внимания на старика, торопливо покидали зал.

Он остался и какое-то время взирал на мерцающие сверху звезды. Когда все наконец-то разошлись, каменный свод услышал то, чего так боялись покинувшие его люди. Губы старика вновь зашевелились. Не отрывая глаз от мягко светившегося ночного бисера, он с горечью произнес:

— Теперь все, что мы создавали столетиями, может рухнуть в один момент.

Крупные капли дождя отдавались глухим эхом под ветхой черепичной крышей, жалобно скрипевшей от резких порывов ледяного ветра. Подойдя к окну, я прижалась лбом к холодному стеклу и продолжала молча наблюдать за покачивающимися на ветру голыми ветками деревьев. Некоторые из них склонялись над крышей и от сильного ветра ударялись о черепицу, создавая гулкий зловещий стук, сопровождаемый непрерывными завываниями ветра.

Тяжелые воспоминания накатили с новой силой. Весь предыдущий месяц прошел для меня словно в тумане. Сначала ужасная весть об автокатастрофе, за ней — бесконечное мелькание семейных адвокатов, новость об опекунстве, и наконец переезд. Перелет и поездка с аэропорта до нового дома заняли почти двое суток, и к ее концу я была уже такой уставшей и измотанной, что почти не помнила, как поднималась по ступенькам мимо дяди, тети и двоюродных брата и сестры, о существовании которых раньше не подозревала. Угрюмые выражения их лиц не оставили и тени надежды на то, что мне тут хоть немного рады.