Андрей Ветер - Волки и волчицы

— Легко тебе говорить. А ты подумай, каких сил мне стоит воткнуть в фильм то, что кажется мне неудачным… Ох, как же всё это нелепо! Может, ну его? Может, бросить всё?

— Не дури. Ты подписал контракт. Гусейнов тебя порвёт, как щенка. По судам затаскает! Ты против него — ноль! Не вздумай тянуть. Возьми себя в руки и заканчивай работу поскорее.

Открыв дверь своего кабинета, Кирсанов остановился.

— Добрый день, — сказал поднявшийся навстречу Алексею усталый человек с узким лицом, тёмно-красными болезненными щеками, прозрачными зеленоватыми глазами. — Я вас давно жду.

— Здравствуйте, — Алексей протянул руку. — А вы, простите, по какому вопросу? Извините меня за прямоту, но у меня раскалывается голова. Вчера обрушились внезапные гости, так что мне сейчас, признаюсь, не до…

— Понимаю… Но я из уголовного розыска. Следователь Николаев.

— Следователь?

— Да, — Николаев передёрнул плечами, словно от холода, — правда, сейчас меня привело к вам дело не столько уголовного порядка, сколько… То есть дело, разумеется, уголовное, но меня интересует не эта сторона… Вы знакомы с Гусейновым?

— Разумеется. Он владелец студии и главный продюсер моего фильма. А что с ним стряслось?

— На него напали, совершено покушение.

— Покушение? В его среде такое случается, — сказал Алексей, в его глазах появился интерес.

— В данном случае история не так проста, как кажется на первый взгляд.

— То есть?

— Какой-то сумасшедший попытался облить Гусейнова кислотой. Но всё обошлось, охрана Гусейнова вовремя среагировала.

— А этот, который хотел облить кислотой?

— Его скрутили, живёхонек, помят слегка. Похоже, что у него что-то с мозгами, — следователь для убедительности постучал себя указательным пальцем по лбу. — Человек он бедный, пожилой, бывший учитель истории.

— Чем же ему Гусейнов-то досадил? — спросил Алексей Кирсанов. — Вряд ли они соприкасались по жизни.

— В этом-то весь вопрос, — смущённо улыбнулся следователь.

— В чём именно? — уточнил Алексей.

— Этот псих утверждает, что мстил Гусейнову за прошлое.

— Не понимаю. Какое же у них общее прошлое?

— Собственно, из-за этого я к вам и пришёл… Я смотрел ваш «Вечный Город». Это потрясающая картина. Впечатление неизгладимое.

— Спасибо, спасибо.

— Я не для того говорю, чтобы польстить вам… Вероятно, этот учитель истории совершил нападение на Гусейнова под влиянием вашей картины.

— То есть?

— Дело в том, что ненормальный утверждает, что он раньше жил в Древнем Риме.

— Да?

— И он утверждает, что узнал в Гусейнове своего врага из той жизни. Вы понимаете меня? — следователь внимательно посмотрел на Кирсанова.

Алексей почувствовал, как его сердце заколотилось учащённо.

— Нет, не понимаю, — ответил он сквозь сжатые зубы и подумал: «Откуда вдруг взялись все эти люди? Почему же раньше не появлялся никто из них, а теперь все словно с цепи сорвались? Это похоже на бред, да это и есть бред… Если же всё происходящее со мной в последние месяцы — правда, то почему я не радуюсь? Разве это не здорово — встретить людей, с которыми ты тысячу лет назад пил вино в захудалом винном погребке?»

— Видите ли, — продолжал Николаев, — этот человек утверждает, что после просмотра вашего «Вечного Города» вспомнил свою прошлую жизнь.

— И он вспомнил, что жил в Риме?

— Да.

— Просто какое-то дружное помешательство. Я получил уже несколько писем с подобными утверждениями, многим кажется, что у них пробудилась память о каком-то неведомом прошлом.

— Это, конечно, интересно, но не все вспоминают себя до такой степени, чтобы обливать кого-то кислотой!

— Согласен, — кивнул Кирсанов. — И кем же он представляет себя, этот сумасшедший? И при чём тут Гусейнов?

— Он утверждает, что был римским наместником не то в Галлии, не то в Британии.

— Забавно. Кем же он представляет Гусейнова? За что он так ненавидит его?

— Он говорит, что не помнит имён, но точно знает, что Гусейнов виноват в его смерти и что он был каким-то кельтским царьком, когда они встречались.

— Стало быть, мой продюсер — варвар. Интересная мысль и, скажу вам, она недалека от истины. Он примитивен и вульгарен, что, впрочем, свойственно большинству богатых людей. Он разъезжает в автомобиле, пользуется телефоном, кредитной карточкой и воображает, что он мудрее дикаря. Смешно… А вам лично, — спросил Алексей Кирсанов, нахмурившись, — важно знать, есть ли правда в том, что говорит этот бывший учитель истории?

Следователь опустил глаза.

— Видите ли, — начал он неуверенно, — если бы я был совершенно равнодушен к данной теме, я бы просто не пришёл к вам. Но сегодня я, к моему величайшему сожалению, чувствую, что мне нужно с кем-то поговорить об этом, а поговорить-то не с кем. Не с коллегами же по уголовному розыску…

— А что такое?

— Засмеют… Понимаете ли, ваш фильм пробудил во мне нечто, что раньше было абсолютно закрыто во мне… Во-первых, я никогда не интересовался историей. Во-вторых, я никогда не верил в переселение душ, — следователь замялся. — Но этот фильм… Я понимаю, что нельзя вот так, однако…

— Скажите прямо!

— Хорошо! Говорю прямо! Раньше я бы решил, что этот учитель истории и вправду псих.

— А теперь? — подался вперёд Алексей.

— Теперь я не могу так сказать, иначе я и себя должен буду отнести к психам.

— Почему?

— Да потому что после вашего «Вечного Города» я чувствую, что непреодолимая сила привязала меня к Древнему Риму. Во мне поселилось совершенно ясное чувство, что жизнь, показанная в «Вечном Городе», имеет ко мне прямое отношение, — Николаев хотел было сказать, что ему стали видеться невероятно точные картины той эпохи, он стал ясно слышать звуки и запахи улиц Древнего Рима, он ходил по этим улицам, делал покупки в торговых лавках, обнимал женщин. Он видел всё это и помнил всё это. После поцелуев с уличными девками у него долго не сходил с губ вкус их пахучей помады. Но Николаев не осмелился сказать всего этого. Он смущённо пробормотал: — Мне чудится, что перед моим взором возникает то время.

— Что-то конкретное? — Алексей сглотнул.

— Ну, общая картина, гладиаторы…

— Это лишь впечатление от фильма. Признаюсь, он мне самому нравится, — устало улыбнулся режиссёр. — Не волнуйтесь, проснувшийся интерес к истории — не такое уж опасное осложнение после просмотра моего фильма.

— Но Теций!

— Что Теций? — снова насторожился Алексей. — Чем вам досадил Теций?

— Ладно, скажу… Я узнал в нём себя! — Николаев резко поднялся со стула и рубанул рукой по воздуху. Помолчав, он сказал едва слышно: — Мне стали видеться разные сцены… Это похоже на болезнь. Когда я думаю об этом, у меня начинает кружиться голова.