Антон Ботев - Кот Шрёдингера

Рассвет, как было сказано, застал нас на дороге, ведущей к Калатонлампи. Я вышел первым, огляделся: дорога, как и следовало ожидать, была пустынна, внутри воображаемого круга диаметров в несколько километров и с центром в нас изо всех зданий был только заброшенный склад взрывчатых материалов, и мы, желая сэкономить время, пошли по дороге на север. Шли ходко. Вот мелькнул слева длинный край водной поверхности. Сверившись с картой, я определил наше точное местоположение: здесь озеро Рюттюярви выходило к дороге. Мы отошли от дороги вдоль северного берега, чтобы перекусить, отдохнуть, в конце концов, выспаться после ночного перехода. Не успели мы углубиться в лес, как услышали тарахтенье мотора, нескольких моторов. Проехали полицейские мотоциклы с колясками. Один остановился напротив озера, остальные поехали дальше. Бежать куда-то и собирать вещи было поздно, мы затаились в кустах, я на всякий случай прихлопнул мальчику рот. Мотоцикл постоял, полицейские о чем-то поговорили, вышли к озеру отлить, один сказал, пойдем в лес, второй сказал, ты че, дурак, в какой лес. Походили по опушке, первый все уговаривал второго пойти в лес, второй ссылался на то, что пусть первый у себя в Петрозаводске ходит в лес, у нас тут лешие водят, никто из местных не пойдет, понял? Я из Питера, говорил первый. Тем более. Ты понимаешь ли, что такое лес вообще. И т. д. В общем, я хорошо их слышал, и понял так, что в лес они не пойдут. Еще я понял, что дорогу, видимо, перекрыли, и нам туда соваться не следует. Может, я и ошибался, но на дорогу идти не следует. Не следует.

Мы поели готового, не разжигая огня. Мальчик съел свою конфекту. Компаса у нас не было и мы пошли сначала вдоль берега, а потом в северном направлении, взяв от озера направо, так, чтобы солнце тоже было справа. Прошли не так уж много, потому что из-за полицейских толком не отдохнули. Решив, что мы в относительной безопасности, я скомандовал привал. Никогда не было у меня такой благодарной армии. Нина ловила каждое мое слово, а пацан был странно пассивен, почти даже не разговаривал, а только просил иногда поесть; я не думаю, что он сразу признал мой авторитет, я не настолько самонадеян: пассивность эту я объясняю одурманивающим действием конфект. Я наслаждался властью, но решил не быть слишком уж жестоким тираном, поэтому весь этот день был относительно легким. Мы провалялись до ночи, в ночи никуда не пошли, а потушили костер и пили теплый еще чай. Для парня у меня был спальный мешок, который я завязывал так, чтобы он не убегал, привязав к тому же его ногу к своей ноге цепочкой, а с Ниной мы спали на ее плаще, прикрывшись моим (то есть Ивановым, земля пухом) бушлатом, обнявшись и обогревая друг друга, в том числе при помощи пенетрации. В первую же ночь, думая, что мальчик спит, мы занялись любовью, предварительно на всякий случай укрывшись плащом, так что деталей видно не было, угадывались только общие очертания и смутное шевеление. В разгар действия я посмотрел на мальчика и увидел, что он лежит на боку с открытыми глазами и равнодушно смотрит на нас. Нина едва ответствовала моему, так сказать, восторгу, такова была ее особенность, только охала, когда делила наконец мой пламень поневоле; я предпочел решить, что мальчик видит через тьму только неясный вектор нашего движения, и, думал я, так же он, вполне возможно, смотрел на Ильму и Эдика, когда они трахались в их квартире в Питкяранте, а он, например, ходил попить водички, как в тот день, что я ночевал у них. От этой мысли я завелся сильнее и скоро кончил; post coitum omni animal triste: я подумал, что, не попадись он тогда у меня под ногами, все могло быть совсем иначе. Мне стало грустно, но я решил, что пора мне в очередной раз перестать думать об Ильме и т. д. Несмотря на все происходящее, на секс и все остальное, я, конечно, думал о своем вопросе, а именно

СКОЛЬКО НУЖНО ИМЕТЬ ПРОЦЕНТОВ ТЕЛА, ЧТОБЫ В НЕМ БЫЛА ДУША?

во всяком случае, загнал его в подсознание, и вопрос крутился у меня в голове, по крайней мере, я так думаю; конечно же, при всяком удобном случае я думал о нем и сознательно. Нет, нет: женщины, трудности похода, мальчик, лес, озера, полицейские, Эдик, Евграф Николаевич, конечно, не могли сбить меня с мысли. СКОЛЬКО НУЖНО ИМЕТЬ ПРОЦЕНТОВ ТЕЛА, ЧТОБЫ В НЕМ БЫЛА ДУША?

Проснувшись утром, я увидел, что вокруг, нисколько нас не опасаясь, прыгают зайчики и белочки, летают непуганые птички. Я, сколько знал, сказал Рамзану, кто как называется, и он, похоже, впервые проявил какой-то интерес хоть к чему-то. Поэтому я впоследствии часто говорил мальчику: смотри, Рамзан, вот зайчик. А вот белочка. А вот, смотри, лисичка. Волков и медведей не было. По ночам слышался страшный ежиный топот; человек, который никогда не ночевал в лесу (каким был до недавнего времени я) не мог бы никогда подумать, что ежи так топают. Казалось бы, маленькие создания, но, видимо, при движении они очень сильно размахивают лапами/ Должно быть, так. Также по ночам мы видели звезды; с одной стороны, их видно лучше, чем в городе, но, с другой стороны, условия и правда довольно-таки белой ночи и вертикально стоящие деревья все-таки закрывают обзор и не дают в полной мере насладиться созерцанием созвездий. Я показывал что-то Рамзану, но звезды его очевидно интересовали не так, как животные.

Весь второй день мы бодро шли по лесу, но никуда не вышли; заблудиться было особенно негде, так что я не беспокоился. Если идти от Рюттюярви на север, то выйдешь к Питкяярви, Кате или Валкеалампи; обогнув одно из этих озер, попадаешь в область с миллионом маленьких озерок; двигаясь мимо них на север, выйдешь, наконец, к Вахваярви, а дальше совсем просто. Проблема была в том, что мы шли на север от Рюттюярви в течение целого дня, но ни на какое озеро не наткнулись. По пути мы собирали грибы-ягоды, к чему Рамзан никакого интереса не проявил, но целым профессором показала себя Нина; постепенно все разошлись друг от друга на большое расстояние, переаукивались, мальчика я держал в зоне видимости, а в Нину верил, верил в ее разум и чувства. Мальчика, впрочем, постоянно кормил конфектами. Вечером мы собрались вместе, Нина приготовила грибовницу, поели, посидели у костра, стало скучно, легли спать. Я смеха ради нашел Полярную звезду (если правильно нашел), лег ногами на север, чтобы проверить, правильно ли определил стороны света днем. Ногу мальчика я опять привязал к своей ноге, и опять ночью он не спал, и смотрел, как мы с Ниной занимаемся любовью и проч. Утром я встал, найденное ночью северное направление по другим признакам (кора на деревьях, муравейники) оказалось скорее южным, я стал сомневаться: правильно ли я определил Полярную звезду; головой или ногами на север я лег; не шевелился ли я ночью; не переворачивал ли меня кто-нибудь, пока я спал. Требовало внимательного рассмотрения только предположение 2, потому что я знал за собой склонность отождествлять диаметрально противоположные понятия: нуль и бесконечность, право и лево, кнут и пряник и т. д., особенно, если сконцентрировался на них. При концентрации я запоминаю не точное положение параметра, а то, как его можно вычислить. Поскольку по запоминаемому мной способу можно обычно вычислить равно параметр и его противоположность, впоследствии я не всегда могу их различить. Вот и теперь: я не был уверен, где север, а где юг; небо еще ночью заволокло тучами, и призвать на помощь солнце я не мог. Но страшно мне не было: на юге в любом случае было Рюттюярви, на севере Питкяярви, Катя и Валкеалампи, на западе и востоке дороги, по которым всегда можно выйти к жилью. Нине тоже не было страшно, потому что я был ее героем, она беззаветно верила в мои способности, волю и ум, а Рамзану было все равно, следовательно — тоже не страшно. Я подумал и решил довериться своим ногам, т. е. идти в том направлении, куда они мне указывали, решив, что если б меня переложили, то я бы, наверно, проснулся. Мы пошли на (по моему мнению) север, но, в принципе, было совершенно неважно, куда мы пошли: в условиях пересеченной местности и отсутствия солнца мы, естественно, не могли выдерживать однажды взятое направление; конечно, я старался выдерживать генеральное направление, но уверенности в том, что я его выдерживал, у меня нет, вернее, есть уверенность, что не выдерживал, судя по тому, как долго и бесплодно мы бродили. В целях экономии провизии собирание грибов стало не забавой, а насущной необходимостью, так что Нина снова отошла от меня далеко, и мы снова стали перекрикиваться. Вдобавок ко всему, Рамзан потерял какую-то свою игрушку, красного пластмассового поросенка, на мой взгляд, очень безвкусного, но мальчик был к нему привязан, и это было единственное, что заставило его разреветься, слово неверное, расхныкаться, мальчик был, как уже неоднократно сказано, пассивен до крайности, он шел и скулил, поросенок, поросенок, а я кричал э! а Нина отвечала ау! и я шел, стараясь двигаться на север, и внимательно смотрел под ноги, и искал грибы, а если видел ягоды, то показывал их мальчику, и тот их ел, при этом скуля: поросенок, поросенок. Голос Нины теперь был то справа, то слева, все было как будто в тумане, хотя и при хорошей видимости, единственно что ограниченной деревьями. Я начал слегка пугаться, что мы никогда уже не выберемся, кричал Нине гораздо громче, чем раньше, чтоб она подошла к нам, но ее голос раздавался совсем слабо и издалека, и каждый раз не с той стороны, откуда я ожидал. Интенсивность криков Рамзанчика поросенок поросенок тоже внезапно усилилась, мне было не слышно Нины, я хотел было заорать ему тише ты! но одновременно заметил две вещи: первая — то, что усилилась не только интенсивность, но и модальность криков мальчика, теперь он кричал скорее радостно; вторая — красный пластмассовый поросенок. Я не сразу понял, что это тот самый поросенок, и сначала сказал, что смотри-ка, вот похожий поросенок, повезло тебе, а Рамзан стал сердиться и говорить, что это не похожий поросенок, а его личный поросенок, а я стал сердиться и говорить, что своего поросенка ты потерял, но потом до меня дошло-таки, что это тот же самый поросенок, ибо откуда тут было взяться другому поросенку? Можно подумать, весь лес кишит детскими пластмассовыми красными безвкусными поросятами. Тогда я уверился, что мы-таки заблудились. Я внимательно осмотрелся, чтобы запомнить местность: ничего запоминающегося. Кажется, место специально было спроектировано Богом как эталон местности, лишенной каких-бы то ни было характерных признаков. На это можно возразить, что «лишенный каких-бы то ни было характерных признаков» — это очень яркий признак, и я такое возражение приму; но это место было лишено даже этого только что сформулированного яркого признака (а именно «лишенный каких-бы то ни было» и т. д.) В любом случае, даже если не лишено — признак этот не имел никакой практической ценности, и запомнить местность по нему было невозможно. Поэтому я развернул очередную конфекту, дал ее Рамзану, а обертку прикрепил скрепкой к дереву. На всякий случай написал Нине, чтоб не срывала, и мы пошли дальше. Как обычно, переаукиванье с Ниной было совершенно рэндомным и по направлению и по силе звука, каждый участок леса казался теперь знакомым (и одновременно незнакомым), я с подозрением смотрел на каждое дерево, мальчик нянчил своего поросенка, а яркая бумажка на дереве все не появлялась. Она обнаружилась как раз, когда я решил, что мы куда-то все-таки продвигаемся, и на ней была отметка Нины, что она нашла белый гриб. Мы прошли к тому времени километров пять. В следующий раз со следующей отметкой Нины она обнаружилась через десять, а потом через все двадцать (по моим ощущениям) километров. Я решил, что до следующей той же самой бумажки (сорок километров) мы больше не дойдем и потому скомандовал привал. Рамзан лег и сразу же заснул, я привалился к стволу дерева с бумажкой и тоже заснул. Нина пришла, развела костер, сварила грибы, я проснулся, мы поели и в тот день впервые со времен Питкяранты занимались любовью наедине, в смысле, без подглядывающих глаз.