Марк Ли - Шесть дней

— Доброе утро, всем! Доктор, вы заметили, что в этот раз установить контроль было еще сложнее?

— Вы правы, Старший, но я в очередной раз повторяю — нам не о чем беспокоиться.

— Разрешите вклиниться в ваш, без сомнения, интересный разговор и сообщить, что нам не только не о чем беспокоиться, но даже есть что отпраздновать!

— Господин Биолог, вы хотите сказать, что…?

— Все принялось, развилось и эволюционировало, Старший! Флора в полном порядке и теперь я не прочь заняться фауной! Расплодим же скотов, и гадов, и зверей, и птиц, и даже ближайших родственников нашего почтенного Доктора… Я имею в виду конечно высших приматов…

— Замечательный образчик сомнительного юмора, господин Биолог!

— Не обижайтесь, дорогой мой! Просто у меня сегодня замечательное настроение! Люблю, когда все идет по плану.

— Извольте заняться этим, господин Биолог. А с вами, Доктор, я бы хотел обсудить природу этих странных снов… Если уж вы не в состоянии внятно объяснить откуда они берутся, то хотя бы ответьте, почему они столь жестоки? Я бы сказал отвратительно жестоки…

— Рискну только предположить… Видите ли, мы с вами вынуждены видеть сны порожденные протосознанием, глубинной основой нашего биологического вида… И видимо, основным компонентом этой основы являются страх, жестокость и желание доминировать…

— Чушь! Вспомните нашу культуру, искусство, религию в конце концов!

— А теперь, Старший, вспомните, почему мы все это потеряли…

— Война…

— Да война! Огромная война явившаяся апогеем наших страхов, амбиций и тщеславия! Война, породившая такие образцы жестокости и человеконенавистничества, что даже сейчас по истечению эонов времени мне страшно об этом вспоминать…

— Не мы ее начали…

— Нет, мы… Я говорю «мы» имея в виду не страну или нацию, а биологический вид. Особый биологический вид основным критерием существования которого является уничтожение себе подобных…

— Черт вас подери, Доктор! Умеете же вы испортить настроение! Биолог, что там у вас хорошего?

— Все! Все у меня хорошее! И настроение! И процессы эволюции, которые я только что собственноручно запустил! Я вас прошу, Старший, не слушайте этого старого брюзгу с его протосознаниями и философскими построениями! Пора отправляться на боковую! Нам придется хорошенько выспаться пока все эти трилобиты и зоопланктоны будут по миллиметру в тысячелетие вылезать на сушу.

Это было его пятое ограбление. Небольшой банк на окраине города, пустынная улочка, по которой так удобно будет добежать до припаркованного за углом фургона и толстый, истекающий потом охранник, вжавшийся лицом в затертый многочисленными ногами посетителей кафельный пол и дрожащий от пяток до кончика обширной потеющей лысины… Проклятый глупый толстяк… Сколько лет закрывшись в ванной от гомона многочисленного сопливого семейства он репетировал перед грязным зеркалом свой отчаянный геройский поступок? Поступок, который он даже не попытался совершить…

Холщевые мешки с новенькими банкнотами приятной тяжестью давят на плечо. Блестящий «Кольт» с немыслимо длинным стволом так и просится в дело… Но толстяк лежит… Дрожит словно фруктовое желе и не торопится перевернуться на спину, выхватить свой короткоствольный «бульдог» и бросить Вызов…

Будь ты проклят, ленивый жирный пингвин! Будь ты проклят! Я не уйду просто так! Я — победитель! Мне до боли в зубах противен твой скользкий страх, твоя коровья покорность! Мне нужна схватка!

После четвертого увесистого пинка охранник понял, что пощады не будет… И тогда он сделал то, что от него ожидали — морщась от боли перевернулся на спину, потянулся рукой к кобуре и неуклюже вытащил оружие…

Именно тогда, ни секундой раньше, «Кольт» коротко рявкнул, обрывая никчемную жизнь побежденного и даря победителю короткую, сладостную судорогу восторга…

— Я — это «Они»… Все «Они»! Живые, мертвые и не рожденные… Те, кто были… Те, кто есть… Те, кто возможно будут… Значит и Я — был, есть и буду… Значит Я — это… Нет! Только не сейчас! Еще немного и я наконец пойму… Нет!

Голос Старшего звучал не просто удивленно, теперь в нем отчетливо слышалась озабоченность:

— Доктор, это уже не просто секундная задержка. Мне пришлось бороться с ним! Ваше гипотетическое протосознание ставит под удар весь наш план, который, как никогда, близок к завершению!

— Признаю свою ошибку, Старший! Похоже, я недооценил его стремление к самоидентификации… Сами понимаете, мне никогда не приходилось рассматривать подобный процесс в рамках такого огромном временного интервала… Пожалуй, перед сном я вкачу нашему носителю небольшую дозу нейрорелаксанта… Думаю это поубавит его прыть…

— Сделайте все возможное, но не переусердствуйте… Нам необходимо будет проснуться и взять под контроль это тело… Один последний раз! Биолог?

— Здесь!

— Как прижилась фауна?

— Отвратительно… Чертова радиация породила настоящих мутантов… Вы бы взглянули на эти гигантские туши… Пожалуй в такой компании человек разумный может оказаться отнюдь не венцом творения…

— Методы решения?

— Честно говоря предложил бы глобальное похолодание… Если такое вообще возможно…

— Инженер?

— Вполне реализуемо… Думаю если мы слегка наклоним ось вращения, то добьемся желаемого результата…

— Приступайте немедленно!

— Уже занимаюсь, Старший…

— Доктор, эти ваши нейрорелаксанты окажут нужное воздействие?

— Я сделаю все что смогу, Старший…

— Тогда приступайте! И да поможет нам Бог!

Это был последний день войны. Великой войны на тотальное уничтожение. Враг, поставленный на колени военной мощью и доблестью бойцов-победителей, покорно ждал своей участи. И настало время для Последней зачистки. Ибо для того чтобы полностью уничтожить Человека не достаточно бомб, радиации и бактерий. Для этой цели не обойтись без другого Человека. Человека с равнодушными глазами и надежным не дающим осечек ружьем.

Развалины за развалинами, воронка за воронкой… Он не помнил сколько их было…не помнил скольких убил в тот день… Помнил только горячее ложе винтовки и хриплое дыхание идущих слева и справа, так же как и он Сеятелей смерти. И еще он помнил полуразрушенный подвал дома и глаза… Большие светлые глаза маленькой девочки, заслонявшей собой кучку трясущихся от страха детей. Эти глаза, огромные распахнутые в ужасе глаза и одинокая слезинка скатившаяся по щеке на когда-то белый кружевной воротничок… Он почувствовал, что тонет в этом взгляде, опустил винтовку и медленно потянул застежку шлема…

— Твою мать, капрал! Так мы до вечера не управимся!