Татьяна Мудрая - Костры Сентегира

И тоже удалился в неведомые сферы.

Осталось трое.

— А теперь уходи, прошу тебя, — проговорила Кардинена. — Нет, постой. Ежели Волк получит от меня своё, я, понятное дело, не вернусь. Если обернётся иначе — всё равно ты сам себе теперь хозяин. Иди к Тэйнри, возвращайся в город — везде тебе будут рады. А Сентегир? Что же. Если Магомет не идёт к горе, гора всё равно придёт к Магомету.

— Я подожду, — упрямо ответил он. — Как ты дожидалась, пока принесут известие.

И увидел две вещи: как кольцо с огромным камнем, переливающимся радугой, вырвалось из Света и легло ей на ладонь. И как Денгиль приветствовал Магистра и его Тергату поднятым «Зерцалом Грома».

Что произошло дальше — было почти невидимо глазу: смерч, вихрь, в который вплетены оба тела, яростный лязг металла. И молчание, которое не стало более глубоким, когда обезумевшая карусель остановилась и замерла.

Волк стоял над распростертым навзничь телом Кардинены — кровь на лезвии его сабли, тонкая пурпурная полоса на её белом кожаном одеянии. Подобрал Тергату, положил у ладони, повёрнутой к небу, своё Зерцало.

— Магистр по праву, — сказал торжественно. — Я так решил и так сделал. Не чернят тебя теперь никакие долги.

И удалился.

Ученик, не имеющий ни учителя, ни внятной клички, ни даже утверждённого по закону имени для своей кархи, брёл по тускло освещённым коридорам. Были то снова огни Эльма, просто гнилушки или светляки — ему не было дела. Как и до того, сколько времени он плутает по тупикам, возвращаясь на прежний путь с упорством летучей мыши.

Дверь в башню была гостеприимно распахнута, как и наружная, — белый свет, процеженный через сугробы, щедро лился в помещение. Лошадей внутри не оказалось.

— Ну и что ты в навозе потерял, чела? — донёсся снаружи знакомый недовольный голос. — Кони навьючены, Шерл застоялся, да и Сардер вовсю копытом бьёт.

— Как ты… П-почему? — спросил он, слегка заикаясь.

— Отпустили погулять, — ухмыльнулась она, расправляя пончо поверх заношенного кителя. — По большой и идущей от самого сердца просьбе. Чудак, ты думаешь — Тринадцать так и сидят в некоей торжественной зале на стульях с прямыми спинками или в курульных креслах? Странники мы от века и непоседы, высоких имён своих не почитающие. И ты отныне таким будешь.

Лошади и женщина стояли под низким полупрозрачным куполом нежно-льдистого оттенка: Шерл и Сардер в попонах, Карди в пончо и ягмурлуке с капюшоном, натянутым поверх светлой косы.

— Давай сюда, чела: я уже успела все тюки упаковать, пока тебя по коридорам и тупикам мотало.

— Не боялась, что заблужусь? — спросил он с робкой полуулыбкой.

— Велика потеря, тоже мне, — она фыркнула. — Ты особь самостоятельная и своевольная. Слишком даже.

Его накидка лежала поперек седла, и Сорди немедленно в неё влез.

— Теперь надо отсюда выкапываться, — проговорила Кардинена. — Я начала — ты продолжишь.

И вложила ему в руки… нет, не лопату, но что-то вроде огромного черпака.

— Только внутрь башни не кидай, прошу тебя: мокреть разведёшь.

Содержимое черпаков было подозрительно липким и пахло…ну да, пахло свежей лесной земляникой.

— Унюхал? Ага. «Кто говорил, что земляника всего слаще по утрам? Твои губы слаще». Это Тиль Зеркальщик сказал. Уленшпигель.

— И это вовсе не снег.

— Ну вроде да. Помнишь, как один прыткий горшочек запрудил все окрестности городка сладкой кашей? Сказка братьев Гримм.

— И жителям приходилось всякий раз проедать в ней дорогу, чтобы выйти или выйти.

— У нас проблема полегче. Ты попробуй.

Сорди скатал комок в пальцах и лизнул.

— Мороженое. Домашнее.

…В первый дачный год у семьи не было денег на покупку холодильника. Зимой это не играло роли, а в марте мама набила погреб снегом и плотно его утрамбовала. Сын-малолетка старательно ей помогал и получил награду: мать долго крутила в кастрюльке, наполовину воткнутой в снег, смешанный с молоком клубничный сироп — вправо-влево, — взбивая в пену. Получилось ну почти настоящее мороженое, как то, что иногда завозили в их сельский магазинчик.

— Нет, верно. Даже лучше.

— Хорошо, что у тебя не развилась ностальгия, — усмехнулась Карди. — Да ты не просто отгребай, а притаптывай. Скорее получится.

Когда они вышли на волю и вывели за собой лошадей, вокруг была весна. На небе играла утренняя заря, сугробы сильно подтаяли и покрылись жёсткой коркой, а из тёмных проплешин вовсю выглядывали лиловые, пурпурные и белые крокусы величиной с кофейную чашку.

— Это потому, что Дракон вернулся к себе на небо, — объяснила Та-Эль. — Там у этого баламута усадьба на уровне седьмого неба: особняк в два этажа с мансардой, вокруг сад в английском духе, с газонами, руинами и водопадом. А время от времени — и хозяйка в лице меня. Да ты чего лопухи поразвесил, а ногу зараз на стремя? В седло пока не смей садиться: дорогу придётся пробивать, лошади ведь не обуты.

Однако дело это оказалось нетрудное и даже весёлое: в середине лощины покров едва достигал щиколоток. Сорди заподозрил, что Кардинена специально задаёт ему работу, чтобы не мешал думать: после юморного эпизода со сладким снегом она погрузилась в некую мрачность.

Наконец, он решился спросить, в чём дело.

— Ты сильный, — неохотно пояснила она. — Стал или был — иной разговор. И ты меня выкупил по полной программе. Оттого здесь так нехило и пораспускалось всё. Только по-настоящему вина должна выходить с потом и кровью. Штука в том, что это не тебя, а ты сам должен простить.

Сорди хотел было уточнить — кого: других или самого себя. Но понял и без слов.

Потому что марево испарений, что стояло над землей, вмиг развеялось утренним ветром, и на горизонте, как и всегда, стал Белый Сентегир.

Только теперь видно было, что внизу склоны его заросли хвойными деревьями, а на снегах вершины расцвели подобия гигантских алых тюльпанов.

— Он теперь стал совсем рядом, — произнесла Карди. — А не так далеко от его подножия было такое озеро: узкое, как лист камыша, изогнутое, словно карха, и очень глубокое. Почти бездонное. У вас в этом роде тоже есть славное море — священный Байкал. Но Цианор-Ри куда меньше.

К полудню снег растаял настолько, что путники сбросили накидки, распахнулись и стащили попоны с лошадей, предварительно растерев их потную шкуру. А когда уселись верхом, отдохнувшие скакуны мигом припустили бойкой рысью.

— Истосковались, — проговорила Кардинена.

— Ага, — ответил Сорди. — Может быть, если ты расскажешь об озере Цианор, печаль твоя и моя поразвеется?

Она посмотрела на него, чуть недоумевая, а потом…

Потом расхохоталась от всей души.

— Я ж о конях, а ты… вон куда повернул.

— Путь ещё не кончен, дорога пряма, и никто ведь не знает, что может с нами случиться — зачем помирать раньше времени, верно?