Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

А воспрянув ото сна вместе с солнышком, узрел он на скамье возле дома долгожданную натуру — прекрасную и бледную деву с золотой косой до пояса. Была она в праздничном эркском костюме: длинная, вся в плетеных кружевах, рубашка сурового полотна, распашная синяя юбка с тканым на деревенском стане пестрым узором, замшевое ожерелье, низанное стеклярусом, и такой же пояс.

Пребывала же Танеида на улице, потому что только что вернулась с посиделок, наряд был на ней самый лучший, потому что из комнаты, где было кое-что позатрапезнее, ее выселили, а томная бледность происходила по причине того, что рыбацкие парни всю ночь вертели ее в танце, как мутовку в маслобойке.

И ведь пленился бедняга Арден в свои тридцать два непорочных года ее нежной красой, и забрал вольную пташку в город Эрк, и не нашел ничего умнее, как предъявить ее своей грозной матушке — матерой вдове Диамис.

Эта Диамис на первый взгляд показалась девушке донельзя похожей на старую и жутко умную обезьяну. Сутулая, широкоплечая, она сидела на пуфике посреди комнаты, охватив колени своими длинными руками. Серая грива спускалась по спине свободно, лишь подобранная по бокам двумя-тремя заколками: верный знак того, что женщина хочет еще нравиться. Губы были подкрашены коричневым, в тон глаз, а ясные карие глаза из-под припухших век глянули на Танеиду со вполне молодым нахальством.

— Вот нам и подарочек с морского берега. Сын, привел — теперь выйди, у нас разговоры пойдут дамские.

И чуть позже:

— Ты знаешь, что ты красавица?

— В зеркало смотрюсь время от времени, когда протереть надо.

— Господи, чистейший староэркский тип: овал лица европеоидный, надбровные дуги крутые, свод лба высокий, форма носа классически прямая, только ноздри слегка округлены. Такого красивого черепа я не видывала и когда занималась древнейшими захоронениями. Любопытно, мозги в нем найдутся хоть на наживку?

— Ваш сын же… так сказать… клюнул.

Диамис от такой дерзости удивленно открыла глаза и хмыкнула.

— Ну, мой олух — добыча легкая. Всю жизнь холостякует и к тому же шибко занаученный. В чувствах он тебе признавался?

— Нет, я не допускала. У меня с этим строго. Я ему сразу сказала, что поеду в город только учиться.

— Учиться? Чему это?

— Всему, я мало что знаю.

— Что именно всё-таки? В школу ходила?

— Не пришлось. Но на тройки сдам все предметы, наверное. Плюс философия, генетика, языки.

— Языки? Какие?

— Ну, латынь, классическая и Вульгаты. Библия — это ясное дело. Плиний, Катулл, Овидий, немного святой Августин. Старый северобедуинский разбираю сносно, а вот язык Корана похуже: дальше суры «Бакара» не продвинулась.

— Неинтересно, стало быть, оказалось читать о женских правах и обязанностях, — хмыкнула Диамис.

— Немецкий, французский, итальянский — читаю почти без словаря, а говорить не с кем было, вот и не умею, — невозмутимо продолжала девушка.

— Английский тоже знаешь?

— Да в Гэдойне сэров столько, что их разговору только дурак и ленивый не обучится. Мне один кэптен том Карлейля подарил — за банку маринованной сельди и кружевную наколку в подарок своей жене, которые я сама изготовила. Родные диалекты — это уж само собой. Но если честно, три динанских в разговоре не спутаю, а вот эроский у меня плохо идет, и то предгорий, а не центрального района.

— Эрудит, как я посмотрю. Тогда вот что. Учить тебя я в состоянии: я вроде как богата. Если еще и коллекции присчитать — вообще миллионщица. Чему тебя учить — подумаем. Но Ардена — не тронь. Поняла?

Танеида кивнула.

— Развяжу.

Студент-репетитор в те поры был дешев и истекал знаниями, как спелая груша соком. В огромном доме Диамис, пыльном и забитом редкостями, как антикварная лавка, их перебывали десятки, один свободомыслящее другого. Преподавание велось преимущественно по методе древних греков, то есть перипатетически: гуляли по эркской столице и травили анекдоты на архитектурно-исторические, историко-философские и историко-математические темы. Ардена в эти прогулки не впутывали: Танеида свое слово держала.

Изо всех городов девушка знала лишь Гэдойн, весь из камня, вылощенного и просоленного морскими ветрами, и немало дивилась городу куда большему — и сплошь деревянному, золотисто-смуглому или побуревшему от старости, резному и причудливо-легкому. Жизнь тут шла тоже легкая. О приобретении капитала мало кто заботился. Что ни месяц где-нибудь горело, про жителей так и шутили, что спят с огнетушителем под подушкой. Отстраивались с беспечным упрямством из того же дерева, благо леса подступали едва не к самым окраинам. Лето и осень в тот год стояли теплые, долгие, с обильными ночными ливнями и умытым солнышком — гуляй не хочу!

Диамис так бы и махнула рукой на Танеидино учение: ну, хороводятся, так и лучше, для сынка безопасней: замуж попрытче выскочит. Но как-то друг покойного ее мужа, сам историк и специалист по средневековому искусству, заговорил с ней о ее воспитаннице:

— Послушай, эта твоя питомица знание впитывает уж не как губка, а как вампир. И откуда ты такую пиявицу выискала? Час с нею всего пробыл в твое отсутствие, мило улыбнулась раза два, а уже вытянула из меня ту теорию о нетрадиционном образе эдинской Богоматери, которую вынашиваю лет десять. «Мать Ветров», помнишь? Да, я тебе тоже говорил. Но что самое забавное — я, спеша уложиться в малый срок, нашел тот логический стержень для своих выкладок, которого мне не доставало. Девица с задатками, клянусь моим блаженством! Ярко выраженный гуманитарный склад ума в совокупности с личным обаянием. Знаешь, коли надоест ее учить — передай в нашу епархию, договорились?

— Она сама учится, компаньеро, — ответила Диамис. — И кто-то без нас ее опекает и по головке гладит. Дай бог, чтобы той левой рукой, о которой наша правая попросту не знает.

Вот что еще было необычно: хоть Танеида хозяйка была по молодости лет никакая, их сарай неуклонно приобретал уютные жилые очертания. Возвращаясь из экспедиций, Диамис заставала студента-историка за чисткой ее уникальных серебряных поясов; физик ремонтировал люстру; биолог смахивал пыль с чучел; математик составлял налоговую декларацию, до чего у нее самой никогда не доходили руки. А Картли на кухне изготовлял кофе по какому-то особо вонючему рецепту.

Вот этот Картли, неясно чей знакомый, приятный с виду молодец, похожий на иберийского еврея, был приставлен непонятно к какому делу. Как-то, впрочем, Диамис поймала их с Танеидой на заднем дворе. Выставив на линию огня штук тридцать пустых бутылок, они с усердием, достойным лучшего применения, разносили вдребезги стеклотару, причем стрельба с обеих сторон шла кучная. Что радовало еще меньше — карикатурные граффити на противоположной стене были с изяществом дополнены пулевыми отверстиями на месте глаз и кое-каких прочих жизненно важных органов.