Михаил Бочкарёв - Лунный синдром (сборник)

На этом, собственно, и кончалось стихотворение, потому что дальше мысль Фомы упорно сталкивалась с одной и той же рифмой, которая никак не вязалась с высокой нотой чувств, должной передать всю глубину души автора. Как ни старался Фома, всё приходило к одному и тому же, к рифме «бутылкой», хотя что-то было в этом притягательное и трагическое:

Фома не решался оставить рифму такой. От того стихотворение не писалось дальше. Да и друг Матвей веско заметил, прослушав, при очередных возлияниях сокровенные строки.

— Не поймут! — и выпил, закусив половинкой жареной котлеты по-киевски.

Но Зинаиде было достаточно и без окончания понять, что Фома — существо высшего порядка, что он, как никто другой, имеет право и должен быть внесён в список кандидатов, а оттого она блестела глазами, как созвездие Козерога, и Фома, видя такое признание своего таланта, ответно помигивал тусклыми фонариками зрачков.

К слову сказать, утром Фома, сколько ни вглядывался в очаровавшие его ночные очи Зинаиды, так и не рассмотрел той красоты, что привиделась ему давеча. Но чувство Зинаиды не остыло так же быстро, как его, и она требовательно ждала от Фомы развития столь романтически начавшегося знакомства.

— А в театре сейчас постановка интересная идёт, — Зинаида состроила глазки, и её сдобные булочки щёк подрумянились, подогреваемые жаром сердца, — только сходить мне не с кем, — наигранно погрустнела она.

— Ах, Зинаида Петровна, я и сам в театре не был лет пятнадцать, — кристально честно ответил Фома, сознание которого уже открыло коричневую пластиковую оболочку и жадно пило пенный солодовый мёд, но тело, не получая в действительности того, что так живо нарисовало воображение, панически урчало желудком, чувствуя дикое несоответствие реальности и мечты, — но весь в делах. Работаю, как вол!

С этими словами Фома схватил в одну руку сдачу, в другую бутыль, и выбежал на улицу, где, не медля, сорвал крышку и присосался к горлышку. При этом его кадык заработал как поршень гидронасоса, а в носу защекотали газы. Желудок, получив целебную влагу, успокоился и затих. Фома, не отрываясь, выпил большую половину бутыли, оторвался от горлышка, и смачно продолжительно отдал миру лишние газы, что получилось слишком громогласно, и отчего в проезжающей мимо магазина коляске заплакал младенец, а его мамаша, посмотрев на Фому полными ненависти глазами, мысленно послала на него такое проклятье, которым во времена инквизиции ведьмы награждали безжалостных палачей.

Но Фома, вероятно, имея некий природный оберег, не упал замертво, а лишь, шатаясь, пошёл к скамейке, что располагалась под листвой зелёного раскидистого клёна. Он сел в тени, и, чувствуя, как боль в голове сменяется ласковой волной опьянения, блаженно улыбнулся. Если бы Фома был более внимательным, он бы, возможно, увидел, как в его бутыли начали происходить странные процессы. Пиво начало бурлить и образовало внутри пластиковой тары водоворот. В тот момент, когда Фома занёс бутыль над своим оплывшим лицом для очередного глотка, она вдруг лопнула, будто это был воздушный шарик, наполненный гелием, и окатила Фому обильной пеной. В тот же самый миг он исчез с лавочки, и ощутил себя лежащим на чём-то твёрдом и ровном.

«Белочка пришла» — констатировал про себя Фома, даже не испугавшись. Он поднялся на ноги и завертел головой, созерцая странный пейзаж. Вокруг, насколько хватало силы зрения, простиралось бетонное плато, со всех сторон упирающееся в небо. Только в одной стороне Фома заметил что-то, что блестело микроскопической искрой, отражая солнце. Он пошёл на блёстку. Шёл он долго, ему даже стало казаться, что он просто топчется на месте, как на тренажёре для бега, потому что блёстка никак не увеличивалась в размере. Но Фома упорно шёл, во многом из-за того, что ничего другого не оставалось. Спустя какое-то время предмет всё же начал расти, Фома обрадовался и ускорил шаг. Когда он подошёл настолько, что предмет стало возможным идентифицировать, он понял, что путь его состоял к церкви.

— Это не белочка, — высказался Фома. — Я умер и попал в чистилище!

Мысль эта его не испугала, хотя он всю жизнь чудовищно боялся умереть. Он вытер мокрый от жары лоб и побрёл к церкви. Но, подойдя ближе, понял, что это очень похожая на церковь космическая ракета…

Вован работал охранником в обыкновенной общеобразовательной школе. Это и дало ему возможность беспрепятственно пользоваться подвалом в своих целях. Особенных целей у двадцатилетнего Вована, которого друзья звали Чупа, за любовь к конфетам «Чупа-чупс», не было, и он, чтобы подвал не простаивал зря, вместе с друзьями организовал в нём тренажёрный зал. Друзья Чупы: Лёнчик-Циклоп и Вадя помогли в этом перспективном деле, и так же являлись полноправными хозяевами подвального спортзала, как и Вован. Вадя, которого судьба обделила и не наградила звучным прозвищем, как, например, Лёнчика-Циклопа, которому в детстве в глаз попала абрикосовая косточка, из-за чего он два месяца ходил с заклеенным пластырем глазом, притащил из дома две шестнадцатикилограммовые гири. А Лёнчик-Циклоп раздобыл штангу со съёмными дисками. Поначалу друзья и вправду занялись спортом, каждый вечер закаляя дряблую плоть железом, но спустя непродолжительное время первоначальный энтузиазм спал, и друзья стали проводить вечера за куда более интересным занятием. Они пили пиво и курили травку, играя в бридж.

— Есть чего? — Вадя нетерпеливо уставился на только что вошедшего Вована. Они с Циклопом сидели в подвале уже два часа, ожидая приятеля, отправившегося брать «дурь».

— Есть! — обрадовал Вован приятелей, и швырнул на стол с хаотически разбросанными на нём порножурналами и картами заветный коробок.

— Афганская! Убийственная трава! — заверил Вован друзей.

Лёнчик-Циклоп ухватил тонкими, как стебли камыша, пальцами «корабль» и внюхался в него, топорща ноздри парусом.

— Афганская! — подтвердил он с уверенностью знатока, хотя никогда в жизни ничего афганского не видел и не пробовал. Мало того: по запаху он не смог бы отличить чай от кофе. У Циклопа был врождённый гайморит, отчего он уныло гнусавил и сморкался во всех неподходящих местах.

— А пиво? — удивился Вадик. — Пиво-то купил?

— Вот, — Вован поставил на стол полиэтиленовый пакет, из которого жаждущий поскорее уйти в параллельную реальность Вадя тут же выудил прохладную банку пива.

— Круто, — пшикнул Вадя открывшейся банкой, — ну, давай через мокрый!

— Давай, — согласился Лёнчик и полез под стол, за приспособлением для более эффективного потребления дыма. Оно состояло из двух пластиковых бутылок, одной ёмкостью пять литров, и другой полуторалитровой. У пятилитровой бутылки была отрезана верхняя часть, а у полуторалитровой, наоборот, нижняя, меньшая помещалась в обрезанную пятилитровую ёмкость, которая была наполнена водой. Крышкой служил вмонтированный в пластиковую пробку при помощи зажигалки заранее продырявленный напёрсток.