Владислав Кетат - Стать бессмертным

Евгений Иванович и не заметил, как скрылись из вида последние избушки, начался и кончился лес, и перед ними распласталось широченное белое поле, разрезанное турецким ятаганом русла неширокой реки.

Илья въехал на небольшой пригорок, с которого начинался пологий спуск к реке, и остановился. Евгений Иванович обошёл друга по целине и встал рядом.

— Узнаёшь? — спросил Илья и обвёл рукой ландшафт.

Евгений Иванович вгляделся в пейзаж, и в следующее мгновенье кто-то невидимый схватил его холодной рукой за горло.

— Батюшки мои… — вырвалось у него, — а я-то думал, чего мне всё так знакомо…

У Евгения Ивановича на глазах навернулись слёзы.

— Ладно, ладно, старик. — Илья похлопал его по плечу. — Будет тебе.

Евгений Иванович варежкой смахнул слезу.

— Господи, всё как не со мной… Слушай, а где та воронка?

— Вон те кусты видишь? — Илья показал лыжной палкой на торчащий из снега «веник».

Евгений Иванович утвердительно кивнул.

— Метрах в пяти правее — наша «могила», а чуть вперёд — воронка. Они, правда, засыпаны обе, я еле нашёл.

Евгений Иванович посмотрел в глаза друга, но тот отвёл взгляд.

— Жень, я вот что тебе сказать хотел, — начал быстро говорить Илья, — только ты дослушай до конца. Всё, что я тебе расскажу — чистая правда.

Евгений Иванович покрепче опёрся руками на палки и приготовился слушать.

— Наши шахты начали строить сразу после войны. Это было, кстати, одни из первых долговременных противорадиационных укрытий в стране, а, может, и в мире. До войны тут тоже велись какие-то подземные работы, но про них мне ничего выяснить не удалось — из тех, кто это всё проектировал и строил, в живых никого не осталось. Не исключено, что эти тоннели были связаны с местными пещерами. Я говорю «были», потому что после той истории с обрушением свода пещер об этой связи можно смело забыть. Но, что-то, наверняка осталось, и мне кажется, что в один из тех довоенных тоннелей мы с тобой и провалились. Тогда, при первой встрече с тобой, я назвал его минной галереей, но на самом деле, я точно не знаю, что это было, и кто именно нас с тобой оттуда вытащил.

Илья сделал паузу.

— Так, это первое. Второе: в пятидесятые годы в свежепостроенных укрытиях одни ребята из Ленинграда, среди прочего изучали воздействие электромагнитных полей на организм человека. Понятно, наверное, в каком контексте?

— Догадываюсь, — сказал Евгений Иванович.

— Так вот, мне удалось выяснить, что у них тут что-то крупно не заладилось, то ли большая смертность среди испытуемых вышла, то ли ещё чего, только, они отсюда спешно уехали, а тему их свернули, как и не было. А когда в шестьдесят первом начали строить наш «Айсберг», об этом уже не вспоминали. Я здесь появился в шестьдесят восьмом, когда большая часть того, что у нас под землёй уже была построена. Сейчас в это уже с трудом верится, но выглядел я тогда, примерно, как ты, когда мы с тобой в столовке встретились — просто болячка на болячке. Давление, тромбофлебит, чуть что — голова раскалывалась…

Евгений Иванович сделал удивлённое лицо.

— Да, да, не удивляйся. Я тогда был ходячей развалиной. В пятидесятом по собственной глупости на одной стройке серьёзно поморозил ноги, да и ранение мне здоровья не прибавило, сам понимаешь, а уж после ленинградской истории сердце стало пошаливать… короче, труба. — Илья неожиданно замолчал, как бы собираясь с мыслями для самого интересного. — Так вот, где-то через месяца два — три произошла интересная штука, я почувствовал, что гораздо лучше себя чувствую, если подолгу сижу в «могиле» в этой самой комнате досуга. Я тогда из неё вообще перестал вылезать, и меньше чем за полгода стал совершенно здоровым человеком. Знаешь, это было, как чудо, как божественное, прости, господи, вмешательство!

— Знаю, — вставил Евгений Иванович.

Илья понимающе усмехнулся.

— Тогда я стал осторожно интересоваться у сослуживцев, не чувствуют ли те чего-то подобного, но все они были молодые совсем, и им всё это было до лампочки, а те, кто постарше, чаще всего делали удивлённые лица. Только один пожилой проходчик по фамилии Манензер по большому секрету мне рассказал, что «оставил здесь своей радикулит». Тогда я начал это дело исследовать. Думал, расколю сейчас его быстренько. Даже название придумал: «Эффект геологического оздоровления Щетинкина». Делал я это, сам понимаешь, скрытно, чего доброго за сумасшедшего примут, но, сразу скажу, мало чего достиг. Пытался в разных помещениях температуру, влажность, радиационный фон, напряжённость электромагнитного поля мерить, только ничего толком не вышло — по большому счёту везде всё одинаково. И пробы породы на анализ отдавал — опять ничего. Никаких зацепок. Везде, вроде, всё одно и тоже, но вот здесь он есть, а вот тут его нет.

— Интересно, — сказал Евгений Иванович, — получается, ты один про эту штуку знаешь?

— Думаю, нет. — Помотал головой Илья. — Кто-нибудь ещё точно допёр, только молчит. Сам подумай, сейчас начни об этом говорить, мигом с работы попрут. Кому это надо?

— Что верно, то верно, — согласился Евгений Иванович, — слушай, я правильно понял, эффект проявляется только в «могиле», где я лежал?

Илья утвердительно кивнул.

— Именно. Оно, я имею в виду само помещение, существовало ещё до того как туда пришли наши проходчики.

— То есть как? — удивился Евгений Иванович.

— А вот так. Было и всё. Тут же полно подземных пустот, часто друг с другом несвязанных. Вот это одна из них.

— Естественного происхождения? — уточнил Евгений Иванович.

— Возможно…

— Послушай, а как ты её нашёл? — выпалил Евгений Иванович.

— Честно говоря, я всё ждал, когда ты об этом спросишь, — сказал Илья с улыбкой. — Меня туда, в эту самую «могилу» принесли тогда, в сорок первом, раненого. Я, конечно, почти ничего не помню, но вот сам момент положения меня «во гроб», в памяти почему-то остался. Знаешь, когда я это место без малого через тридцать лет снова увидел, меня, словно током ударило! Залез я туда, конечно, из чистого любопытства, но потом, сопоставив все обстоятельства, стал лазить вполне осмысленно.

У Евгения Ивановича, что называется, отвисла челюсть.

— А кто принёс, не помнишь?

— Не-а. Всё, словно во сне было. Помню, что несли, помню, что положили, но кто… ни черта не помню.

Илья потряс головой, как будто этой тряской хотел вытолкнуть из глубин памяти потерянные воспоминания.

— Руки только помню, скорее всего, женские или детские, маленькие потому что, — сказал он, — больше ничего.

И тут Евгений Иванович не выдержал и стал спрашивать. Он не хотел слышать про детали и подробности, ему не терпелось узнать, действительно ли он выздоровел, или же это всего лишь временное улучшение перед глобальным ухудшением; и, если да, то, как долго продлится это состояние, а если нет, то всё равно, сколько ему осталось.