Владислав Кетат - Стать бессмертным

Евгения Ивановича качнуло. Он опёрся рукой за край стола и потом медленно опустился на табуретку, которая по счастью стояла как раз под ним.

— Здравствуйте, — на выдохе ответил он.

— Это хорошо, что вы меня не боитесь, — дружелюбно сказал карлик, — ведь вы меня не боитесь?

— Нет, — ответил Евгений Иванович и вдавил ногти в ладони. Карлик не исчез, а, напротив, опять подал голос:

— Вот и хорошо. Мне нужно с вами очень серьёзно поговорить, если вы не против.

— О чём?

— В первую очередь, о вашем романе.

«Бред, — подумал Евгений Иванович. — У меня бред. Галлюцинации. Сначала милиционер в шпорах, потом этот, мохнатый. Я, несомненно, болен…»

— Ну, так вы готовы уделить мне пару минут? — спросил карлик.

— Простите, но откуда вам известно о моём романе? — вопросом на вопрос ответил Евгений Иванович.

Карлик усмехнулся. Вернее, на его лице появилась гримаса, которую точнее всего можно было квалифицировать, как усмешку. Гримаса существовала на лице буквально секунду, потом исчезла.

— Мне многое известно о вас, Евгений Иванович, — сказал карлик, — в том числе и это. Точнее, это — в первую очередь. Я пришёл к вам, чтобы дать вам несколько профессиональных советов и поделиться кое-какой информацией. Если позволите, разумеется.

Евгений Иванович выдохнул. Его взгляд наконец-то оторвался от лица карлика и опустился ниже. Осматривая то, во что его гость был одет, Евгений Иванович сделал неутешительный вывод, что тот, скорее всего, принадлежит к малоимущим слоям населения. На нём был, без сомнения, очень старый, застёгнутый на все пуговицы чёрный полушубок, непрезентабельного вида ватные штаны, уходящие в коротенькие грязно-серые валенки, на голове — отороченная свалявшимся мехом непонятного зверя двугорбая шапка — пирожок. Евгений Иванович отметил также, что у гостя непропорционально короткие ноги и, судя по размеру валенок, очень маленькие ступни. Эти самые ноги, которые не доставали до пола, навели его на мысль о том, не может ли его визави быть переодетым ребёнком, но Евгений Иванович тут же отмёл её как бездарную.

«Если у него короткие ноги, то он, скорее всего, обычный карлик, просто заросший, как черти что. Значит это не бред, но что ему от меня нужно…»

— Начнём с того, что я, — видимо, приняв молчание Евгения Ивановича за согласие, начал карлик, — довольно высокого мнения о вашем произведении, но, к сожалению, вынужден вас огорчить — то, что там написано, совершенно не соответствует реалиям.

— Откуда вы… причём здесь… — затараторил окончательно сбитый с толку Евгений Иванович, — и, вообще, кто вы такой?

— Ох, извините, я не представился, — карлик чуть приподнял над макушкой свою странную шапку, — меня зовут Лаврентий, но вы можете звать меня Лавр.

— Евгений Иванович Рыжов, — сказал Евгений Иванович несколько спокойнее и сразу подумал, что его фраза, должно быть, выглядела глупо, поскольку карлик уже обращался к нему по имени и отчеству.

— Насчёт того, кто я такой, то есть, чем занимаюсь, — продолжал карлик, — могу сказать лишь, что определённого рода занятий у меня нет, как и постоянного места жительства. Раньше, таких как я, называли бродягами, что было, в общем-то, терпимо, теперь же кличут бомжами. Признаюсь, я терпеть не могу это слово, хоть в нём и звучат французские нотки…

— Простите, что перебиваю, — прервал его Евгений Иванович, — но что вам от меня нужно?

— Я же вам сказал, мне хотелось бы поговорить с вами о вашем романе, — невозмутимо ответил карлик, — как я уже сказал, в нём есть масса неточностей. Если коротко, то выводы, которые вы сделали из собранного вами и Ильёй Михайловичем Щетинкиным исторического материала несколько неверны.

«Так, он знает про Илью, — подумал Евгений Иванович, — надо с ним поосторожнее».

— Что вы имеете в виду под словом «неверны»? — осторожно поинтересовался он.

Карлик немного поёрзал на табуретке, совсем так, как это обычно делают дети.

— Понимаете, Евгений Иванович, самая большая ошибка, которую вы допустили, — проговорил он учительским тоном, — заключается в том, что описанные вами люди не являются представителями какой-то одной этнической группы. Скажу вам по секрету, люди эти были и есть совершенно разных национальностей, объединяло, вернее, объединяет их совсем иное.

— И что же? — поинтересовался Евгений Иванович.

— Скажем так, — карлик выдержал паузу, — форма общественного сознания, обусловленная верой в существование пока неизвестных законов окружающего нас мира, обычно отвергаемых научным знанием.

— Религия, что ли? — бухнул Евгений Иванович наугад.

Карлик кивнул головой.

— Именно. Только несколько отличная от тех, к существованию которых вы привыкли. Прежде всего, я говорю о мировых религиях. Вы меня понимаете?

Евгений Иванович утвердительно покачал головой, но при этом невольно скривился. Отношения с религией, а точнее, с церковью, у него были из рук вон плохие. Священнослужителей всех мастей он поголовно считал дармоедами, а саму идею поклонения какому бы то ни было божеству — недостойным мыслящего человека.

— Судя по выражению вашего лица, вы несколько разочарованы, — спокойно продолжил карлик, — понимаю вас прекрасно. Вы, должно быть, были уверены, что раскопали здесь какой-то новый этнос, так?

— Именно так, — признался Евгений Иванович.

Карлик удовлетворённо кивнул.

— Ничего страшного, все мы время от времени ошибаемся. Главное, чтобы нашёлся тот, кто смог бы эти ошибки исправить. Теперь, если позволите, я скажу несколько слов о самой религии, чтобы у вас не сложилось о ней и о её адептах неправильного впечатления.

— Извольте, — сказал Евгений Иванович, а сам подумал, что ему интересно слушать своего собеседника, а также следить за оборотами его речи.

— Спасибо. — Карлик слегка поклонился. — Когда я сказал, что религия эта отличается от так называемых «мировых», я имел в виду, прежде всего то, что здесь никто не спекулирует страхом смерти. Здесь не существует понятия загробного мира, ада и рая. Также отсутствует процедура страшного суда. Отсюда можно догадаться, что не определена такая важнейшая для любой религии категория как «грех». Прямое или косвенное нарушение религиозных заповедей, которое подразумевает вину и влечёт за собой воздаяние, то есть, грех, отсутствует, потому как отсутствуют сами религиозные заповеди.

Евгений Иванович нахмурился.

— Простите, но в чём же тогда состоит религия вообще? Нет заповедей, нет загробного мира, нет страшного суда, греха… Что же тогда есть?

— Жизнь, конечно же! — карлик чуть повысил голос, но вышло у него это без ехидства и совершенно к месту. — У человека только она и есть, а кроме неё ничего нет и ценнее её ничего нет. Простая, в общем-то, истина, к сожалению, недоступная большинству из нас.