Артур Дойль - Затерянная земля

Небо над ним совсем бело от водяных паров и как будто покоится на самых вершинах пышных гигантских папоротников, которые, вперемежку с хвощами и плаунами [18] Плауны — высшие бессемянные растение (размножаются спорами). Преобладали в растительности каменноугольного периода. , составляют лес. Наверху, между вершинами папоротников, порхают исполинские насекомые: странные мухи, стрекозы и огромные клопы; блестящие крылья их хлопают и громко трещат и вверху и внизу. Болотистая почва в этом лесу, скрепленная переплетающимися корнями мангров [19] Мангры — заросли деревьев и кустарников с воздушными корнями. В настоящее время встречаются в тропиках. и их поваленными черными стволами, дымится и тлеет от происходящего в ней гниения; в тине сидят большие раздутые жабы с вытаращенными глазами и силятся подпрыгнуть всякий раз, когда мимо пролетает какое-нибудь гигантское насекомое. Полусгнившие стволы обвиты червеобразными всеядными растениями и кустами, которые кажутся живыми и словно щупают влажный воздух своими мясистыми и пузырчатыми отростками. Между корнями хвоща, где выступивший сок образовал серые лужицы, плавают головастики и улитки. В черной тине между древесными стволами неподвижно сидят, подстерегая добычу, крабы, и снуют рыбы с блестящими глазами и плавниками, заменяющими им ноги. На поверхности горячей тины то и дело с бульканьем бухают и лопаются пузыри.

Солнца совсем не видно; над всей местностью стоит какой-то светящийся туман. Временами по этому туману словно пробегает дрожь, и небо становится еще белее, но не прозрачнее; — это молния сверкает невдалеке, сопровождаясь глухим ударом грома. На южной стороне неба, над влажным папоротниковым лесом, виднеется перламутровое сияние, — это солнце, лучам которого не прорвать насыщенной парами атмосферы.

Но вот, неподалеку, между воздушными корнями дерева на илистом острове, Младыш замечает подобное себе существо, большую панцирную саламандру [20] Саламандра — животное семейства хвостатых земноводных. телесного цвета с человеческими глазами. Она сидит, опустив хвост в воду, и то смыкает, то размыкает свои рыбьи челюсти, усаженные длинными, хищными зубами: она как раз пожирает саламандру своей же породы, но несколько поменьше. Все твари почтительно очищают вокруг нее место. И Младыш чувствует, что таков же на вид и он сам; чувствует себя в душе такою же саламандрою; всеми порами воспринимает он окружающее, но ничего не сознает.

Тут искра погасла, и Младыш очутился в темноте, в своем жилье на Леднике.

Младыш вздохнул; он знал, что ему грезилось что-то, но ничего не мог припомнить. Он прислушался к дыханию детей; в уютной берлоге все крепко спали. Снаружи, в ночной тишине, одиноко гудел холодный ветер. Издалека доносилось кряхтенье Ледника и треск льда в ущелье. Младыш вдруг мучительно ощутил, что время уходит. Надо опять высечь огонь, еще хоть разочек! И он высек огонь. Длинная желто-голубая искра отделилась от камня.

Мгновение…

Младышу чувствуется при этом молниеподобном свете, что душа его ширится и растет, вмещая в себя все, что этот свет озаряет, хотя все это для него — непостижимый, неведомый мир. Стоит зима; ночь; но отовсюду струится свет, и в этом свете движутся тысячи людей. Ну да, это на углу одной из улиц Чикаго, и магическая искра отделилась от воздушного провода электрического трамвая! Освещенные и переполненные вагоны непрерывной вереницей текут по улице, черной от толпящегося народа, а над нею, мимо ярко освещенных окон домов, грохочет воздушная железная дорога. Идет снег, но улицы города оживлены, полны людьми, и пешими и едущими в экипажах, автомобилях, бесконечных трамваях, дымящих поездах. Город, похожий на пылающий лес из железа и камня, выдвигает свои многомильные утесы-дома и смешивает свое пронизанное огнем и острым серным дымом дыхание с морозом зимней ночи. Тысячи чуждых и враждебных друг другу людей толпятся между высокими торговыми домами, возвышающимися своими ярко освещенными фасадами над пропастями улиц; широкие цельные окна, окна над окнами подымаются от земли, высятся светлыми колоннами и теряются там, наверху, в тумане и дыме зимнего мрака.

Посередине тротуара плиты на значительном протяжении встречают падающий снег смягченным матовым светом, пробивающимся снизу сквозь толстые стеклянные чечевицы; свет этот быстро и беспрерывно вибрирует. Вибрацию эту производят тени, отбрасываемые спицами огромного махового колеса. Там, внизу, под домами, живет машина, питаемая угольным костром. Эта машина — бьющееся сердце, гонящее в город искусственный дневной свет по медным жилам, проложенным под обледеневшими плитами улиц. Свет дуговых фонарей над головами всех этих суетящихся людей почти незаметно мерцает в такт мельканию колеса. Это колесо — новый чудесный цветок папоротникового леса.

Младыш вздрогнул от холода и прилива энергии. Искра погасла, и он опять очутился в темноте с огнивом в своих могучих руках. Он был ошеломлен и сидел, погруженный в состояние мучительного и блаженного оцепенения, не сознавая ни мира, ни себя самого. И он не вынес этого состояния. Он снова высек огонь.

Мгновение…

Теперь он перенесся всего на полстолетия вперед: Младыш был уже древним старцем, а его потомки, заселившие Ледник, составляли целый народец, сильную закаленную породу со смешанными чертами Маа и его собственными. Маа уже не было в живых, но нечего было бояться, что ее привычки исчезнут, — род продолжал развивать их. Да, Младыш состарился; душа его уже не охватывала всего мира, но ограничивалась одной узкой сферой его сморщенного, одеревеневшего тела. Время шло… И однажды он вдруг затосковал и спустился в каменное жилье, которое устроил для себя и своего огнива, и куда никто не смел следовать за ним. Он завалил за собой вход тяжелым камнем, и сыновья и внуки, стоявшие вокруг в благоговейном молчании, слышали, как старец ворочался и пыхтел там, словно медведь, собирающийся залечь в своей берлоге на зиму. Потом они услыхали под землей гудение его голоса:

Прошел день, прошла и ночь, а Младыш не выходил, и люди не осмеливались спуститься к нему. Но они слышали его пение:

И на третий день еще доносилось из ямы замирающее пение Младыша: