Владимир Головин - Бронзовый топор

— Я хочу сходить в землю Плосколицых.

— Не спеши. Ты еще молод и не знаешь, как опасны долгие походы. Если захотят духи, ты побываешь и у Тихой воды, и в стороне, куда уходит спать солнце…

Старик достал из рукава кухлянки нож и вспорол гусю брюхо. Вытащив двумя пальцами сердце и печень, он с наслаждением съел их. Мизинец сделал так же.

Закончив еду, они по очереди сходили в долину и напились студеной воды из луж между кочками.

— Ты знаешь, когда придут олени? — спросил юноша.

— Знаю.

— Тогда зачем мы ждем их появления здесь? Старик лукаво улыбнулся.

— Разве плохо лежать, греться на солнышке и слушать, как просыпается лес, и растет трава, и кричат птицы? Я не только Заклинатель, я еще и охотник. Мне хочется, чтобы сердце радовалось, когда мои глаза увидят первого оленя, а нос почует запах стада, идущего к реке.

— Так когда же придут олени? — нетерпеливо спросил Мизинец.

— Ты хочешь проверить, действительно ли я вижу дальше обычных людей и могу сказать, что делается за горами? Я скажу тебе. Стадо стельных важенок уже идет через перевал, и раньше, чем солнце успеет пробежать свой путь по небу, олени спустятся в долину.

— Не знаю… — с сомнением сказал Мизинец.

— И еще скажу. Когда придут олени, придет непогода.

— Небо чистое, сурки греются на солнце, кричат евражки…

— Я вижу тучи за краем земли. Я вижу, что слишком много птиц опустилось на озера и они не спешат продолжать свой путь к Холодному морю. Я слышу голос гаги. Он сделался простуженным и хриплым, словно птица надышалась морозного ветра.

За спиной, в лесу, послышался шорох, и скоро Мизинец увидел: на опушку вышли двое мужчин. Это были охотники, пришедшие из стойбища на смену ушедшим.

Как только они легли рядом, юноша и старик тотчас же уснули.

В точно предсказанный Укушенным Морозом срок с гор мелкими камешками скатились в долину первые олени. Скатились, остановились у подножия хребта и разбрелись по тундре. Это действительно были стельные важенки, а за ними, чуть поодаль, держались молодые телки.

— Гхы-гхы! — довольно повторял старик, но вестника в стойбище не послал, не стал звать загонщиков, а продолжал наблюдать за долиной.

Мизинец ерзал от нетерпения, брал в руки то копье, то лук со стрелами. Небо затянула серая прозрачная пелена. Солнце еще грело, но лучи его сделались слабыми, словно проходили через большой дым.

— Ты оказался прав, старик, олени пришли. Скоро придет непогода. Пора начинать охоту.

Укушенный Морозом осуждающе посмотрел на Мизинца.

— Кто станет убивать важенку, если не умирает от голода и знает, что совсем скоро вместо одного оленя станет два? Если бы мы поступали так, как предлагаешь ты, откуда бы взялись олени, которые приходят к нам осенью? Видишь, стадо не пойдет сегодня к реке. Будет большая непогода, и олени знают об этом. Беда пришла к ним. Важенки должны скоро разродиться: их бока круты, как бока валунов в реке, и дышат они тяжело, словно большая жара пришла на землю. В другие годы они успевали переплыть Великую реку и там, в тундре, родить телят. Очень большая беда будет: по долине забегали песцы и лисицы, а на том вот бугре, видишь, сидит росомаха.

Из-за Великой реки выплыли низкие черные тучи и стремительно побежали над горами и долинами. Погасло солнце. Налетел большой ветер. Первые капли дождя разбились о камни, и зашептали от их прикосновения деревья.

— Пора возвращаться в стойбище, — сказал Укушенный Морозом. Все, не сговариваясь, торопливо стали спускаться к лесу.

В стойбище чадили едким дымом залитые дождем костры. Люди забились под перевернутые байдары. Тем, кому не хватило там места, таскали из леса ветки, пучки прошлогодней травы и поправляли старые шалаши. Одежда из шкур намокла, и люди дрожали от холода и сырости.

Мизинец отыскал свою байдару, но под ней уже лежало несколько человек, и он побрел прочь. Пронзительный ветер гонял юношу по стойбищу, и, где бы он не присаживался, холод снова поднимал его на ноги. В шалашах тоже было не лучше. Сквозь наваленные грудами ветви сочилась вода, и укрывшиеся там люди посинели от стужи.

И, не столько думая о них, сколько о себе, Мизинец воткнул вокруг костра три сухие тонкие лиственницы, ремешками привязал к ним перекладины и набросал наверх сначала веток, потом мягкого, пухлого от влаги мха. Дождь больше не попадал на костер, и он начал оживать. Юноша принес из леса охапку мокрого сушняка и разложил его под навесом, возле самого огня. Легкий белый пар начал подниматься над ним — ветки просыхали.

Первым пришел Укушенный Морозом и протянул скрюченные от холода пальцы к огню, а когда немного согрелся, сказал одобрительно:

— Твоя голова хорошо думает.

Это была большая похвала, и Мизинец улыбнулся. Ему стало уютно и тепло. Ветер больше не студил его тело и обегал костер стороной.

Скоро дождь превратился в снег — сделалось пасмурно, словно наступил зимний вечер. Над тундрой завыла пурга, и схваченный морозом снег сделался колючим.

Три дня хозяйничала непогода над Великой рекой, над лесом и тундрой. Потом ветер устал и стих. Мизинец и Укушенный Морозом сразу же ушли из стойбища в долину, к месту своей засады. Идти было тяжело. Снег забил впадины между кочками, был рыхлым и мокрым. Мизинцу приходилось все время останавливаться и ждать, пока старик догонит его.

Затаившись на гребне, они увидели запорошенную снегом долину. Стадо важенок медленно двигалось в сторону реки и было теперь прямо напротив засады. Олени разгребали снег копытами, выискивая зеленые побеги пушицы. Рядом со многими важенками брели длинноногие и неуклюжие, еще нетвердо стоящие на ногах телята.

— Ай-яй-яй! Совсем плохо, — шептал старик. — Смотри… — Он показал туда, где долина была истоптана прошедшим стадом.

Мизинец вгляделся. На земле лежали невысокие бугорки, запорошенные снегом. Это были замерзшие телята. От долины в крутые низкие распадки уходили частые следы лисиц и песцов.

— Звери ушли сытыми… — сказал он.

— Да, — отозвался старик. — На будущий год к нам придет голод. Телята не переплывут Великую реку. Я видел такое не однажды.

В просвет между тучами глянуло солнце. Первые важенки подошли к реке. Они нюхали быструю темную воду, храпели, пятились от нее, тревожно оглядывались на телят. Но инстинкт гнал их вперед, и на узкой полоске берега скоро сбилось столько оленей, что стало тесно, и тогда самые большие важенки — самые старые и опытные — вошли в воду. Сплошной серой лавиной двинулись за ними остальные олени, гоня перед собою, толкая, давя на своем пути телят. Белые буруны появились на серой глади реки, и оленьи головы, как поплавки, медленно двинулись поперек течения. Уцелевшие в давке телята плыли среди них. Водовороты затягивали их в глубину, сильные струи подхватывали и уносили вниз.