Юрий Нагибин - Ничто не вечно…

А что за этим добрым и невыносимо надоевшим приветствием? Что скрывают все эти люди в пейсах своей души?.. И все же сильнее тревоги угнетало однообразие…

Утро четвертого дня праздников застало Вечного жида на скамейке Яузской набережной, в одном из самых скучных, словно навечно опечаленных мест столицы за Андрониевым монастырем. Он прибрел сюда ночью, спасаясь от надоевших праздничных толп. У него были апартаменты в лучшей интуристовской гостинице «Европейская Россия», на месте Малого театра, снесенного в перестройку за нерентабельностью. Но его воротило от праздничной толпы, фрейлехса, «Идише мамы», раскатов гортанного «р», плачущих глаз, тонких, ироничных ртов, от унылой безунывности людей, которым он подарил земной шар.

Теперь уже Вечный жид твердо, смиренно и печально знал, что этого ни в коем случае не надо было делать. Мир прекрасен своим разнообразием, противоречиями, непредсказуемостью, вспышками эгоистических стремлений. Подстриженный под одну гребенку, он стал скучен. А если засучить рукава и разъевреить человеческое стадо? Но как это сделать? Разве есть сейчас на свете хоть один не еврей? Даже если найдется затерянное в складках мироздания племя, или община, или одна-единственная семья, у него уже не хватит сил для такой чудовищной работы. Он устал. «А был ли иной путь устроения мирового еврейства, рассеянного в чуждом мире?» — задумался Агасфер. Нет, еврей всюду будет инородным телом, особенно в странах с низким интеллектом, а таких подавляющее большинство. Где есть евреи, всегда будет антисемитизм. Это тень еврея на мироздании. И тут ничего не поделаешь. Израиль — искусственная выдумка. Еврею не нужна страна, ему нужен мир, он знает, что его миссия в рассеянии. Ибо он, как приправа, сам по себе несъедобен, но придает вкус кушанью: пресной жизни народов, под которыми есть страна.

Что сталось, то сталось. Теперь уже ничего не поделаешь. Он выдохся, но присутствовать на этом еврейском базаре ему невыносимо. Самое лучшее — уйти из жизни. Но он приговорен к бессмертию. Только сейчас ощутил Вечный жид весь ужас проклятия Христа. Что делать? Уйти в пустыню? Но где ты найдешь сейчас настоящую пустыню? Или приплетется бедуинья рвань с пейсами, или налетят суетливые и картавые по-местечковому туареги, или навоняют бензином и пошлостью участники «песчаного ралли». В нынешнем мире не спрячешься, пора пустынников миновала безвозвратно, особенно при таком активном, всепроникающем населении.

Где-то растворилось окно, в утреннюю тишь и свежесть ликующе хлынул фрейлехс. Закричали вспугнутые вороны ржавыми, картавыми голосами, снялись с парапета и куда-то бессмысленно понеслись, хлопая черными рваными крыльями.

Звонко цокая копытами, подошла лошадь в соломенной шляпе, запряженная в шутейный фургон, заставивший Вечного жида содрогнуться. Лошадь остановилась и, повернув морду, с иронической ухмылкой выложила на асфальт горку дымящихся темных яблок. Обмахнулась хвостом и зацокала копытами дальше. Налетела стайка воробьев на редкое угощение и зачирикала восторженно. Агасфер вздрогнул: похоже, птичья городская протерь чирикала: «Ужасно шумно в доме Шнеерсонов». «Я, кажется, схожу с ума», — подумал Вечный жид.

Он хотел встать, но какая-то тяжесть навалилась на плечи и опустила назад на скамейку.

— Я вам не помешал? — послышался тихий, вежливый голос, принадлежащий то ли женщине, то ли ребенку, отчетливый и словно бы лишенный плоти звука.

Вечный жид поднял голову. Перед ним находилось существо такое же странное, как и его голос. Небольшого роста, с длинной шеей и маленькой головой, накрытой белым платком и черным арабским обручем; просторное белое одеяние скрывало очертания фигуры, но все равно было заметно несоответствие узких плеч и широкого таза, длинного туловища и коротких ног. Нижняя половина лица была прикрыта шелковой косынкой, а верхняя — массивными очками с сильными линзами, карикатурно увеличивающими радужки. Из-под халата выглядывали деревянные туфли, вроде кломпов, превратившие ноги в гусиные лапы. Да и вообще незнакомец напоминал диснеевского Дональда Дака.

Вопреки очевидности Вечный жид определил его как взрослого мужчину.

«Откуда этот франт? — подумал Агасфер, так и не сумевший преодолеть в себе недоброжелательность к бывшим арабам. — Кой черт занес его сюда? Это место за праздником, здесь печально и пустынно и пахнет той Москвой, какой она была век назад. И еврейские голоса птиц, и тонкая ухмылка кобылы не могут окончательно опохабить ее. Зачем он вторгся в мою скорбь со своей житейщиной, этот жалкий потомок гонителей моего народа, обернувшийся Дональдом-гусем?»

— Иди своим путем, прохожий, — сказал Вечный жид. — Оставь меня наедине с моими думами.

— У меня есть к вам предложение, — своим неокрашенным голосом произнес незнакомец. — Вы не участвуете в празднике, вам плохо и хочется умереть. А я предлагаю вам вариант другой жизни. Она будет почти как смерть, ибо лишит вас всего, к чему вы привыкли: этой земли, этого солнца, этого неба, этих людей, этих птиц, зверей и растений. Она даст другой упор вашим стопам, другое светило, другое небо, все, все другое. Не знаю, принесет ли это вам счастье, ведь счастье внутри человека, а не снаружи, но даст покой душе и пищу ненасытному уму.

— Откуда ты знаешь, какой у меня ум?

— О, я много знаю. Я инопланетянин. Представитель высшей формации. — И он протянул Вечному жиду из длинного широкого рукава не руку, а щупальце, похожее на слоновый хобот, и коснулся его плеча.

Агасфера трудно было озадачить, но тут он не удержал вздрога. Он был наслышан об инопланетянах, зачастивших на Землю в исходе двадцатого столетия, но так и не вошедших в контакт с людьми. Агасфер считал, что рассказы о знакомстве с инопланетянами, о «каботажных» полетах с ними по околоземной орбите — сплошная брехня или плод расстроенного воображения. Но летающие объекты из иных миров видели не раз и даже фотографировали. Впрочем, нельзя полностью исключить, что кого-то они увезли с собой. Есть списки таинственных исчезновений, которые не объяснишь киднепингом, убийством или самоубийством. И вот, оказывается, это правда — инопланетяне ходят по земле. Но тут в нем заговорила природная недоверчивость:

— А где же ваша… ракета?

— На территории подпольного райкома бывшего Дзержинского района, — без запинки ответил инопланетянин.

— Что это значит? — надменно сказал Агасфер, решивший, что стал объектом недостойной шутки.

Инопланетянин говорил серьезно. Представление о том, что партия (ее верхушка, разумеется) целиком ушла в бизнес, воспользовавшись приватизацией и за бесценок скупив заводы, фабрики, рудники, копи, нефтяные скважины, алмазные россыпи, промыслы, дворцы, гостиницы, издательства, магазины, земли, парки, озера, реки, все, обладающее хотя какой-то ценностью, не соответствует действительности. Конечно, бизнес во главе угла, но были и другие заботы. Так, партия пыталась распространить опыт израильских кибуцев на весь мир и тем возродить колхозное движение с радостью коллективного труда, звонкой еврейской песней, отсутствием запасных частей для тракторов и комбайнов, горючего для машин и гниющим в поле урожаем. Из этого ничего не вышло, тогда партия сосредоточилась на идеологии. На пустырях, свалках, в заброшенных домах и усадьбах, в подвалах разрушенных церквей идет напряженное изучение «Краткого курса» с упором на четвертую главу; кроме того, партия уделяет большое внимание наркобизнесу, международной проституции, неофициальной медицине, экстрасенсам и космосу. На огромной захламленной (где надо, хорошо расчищенной) территории правобережного Лефортова, разрушенного обводной скоростной трассой, которую закрыли, когда московский Петергоф был полностью уничтожен, находился самый надежный из космодромов для межпланетных сообщений. Все службы его, как и самого райкома, располагались под землей. Вообще подпольные владения партии в Москве превосходили систему Метрополитена. А во дворе, на площадке, ожидает готовая к отправке ракета.