Томас Диш - Возвращение Медуз

Непосредственно вслед за этим у населения, численность которого сильно сократилась, находились более неотложные занятия. Камни были тяжелы и часто выглядели декоративными элементами там, где оказались, как, например, тот ребенок, взобравшийся на спину льва у входа в библиотеку. Однако нельзя сказать, что совсем ничего и нигде не было передвинуто. Фарватеры улиц и общественные туалеты от них расчистили, так же как и маленькие кафе. Короче говоря, те места, в которых это представлялось абсолютно необходимым. В то же время, концертные залы, станции метро, стадион «Янки» и новый Зал Филармонии оставались в состоянии огромных «tableaux vivants» [1] Живых картин (франц.) — прим. перев . , тусклая серость которых кое-где скрашивалась букетиками цветов, принесенных родственниками или друзьями, спавшими в тот момент, когда это случилось. Поначалу камни имели мемориальный характер.

Иконоборчество возникло позже. Нищие, калеки, последние пары любовников и большинство обитателей больничных коек подверглись уничтожению, не говоря уже о менее вдохновляющих фигурах. Нам, живущим в века света, масштабы разрушений могут показаться чрезмерными, но не следует забывать, что в ту эпоху камни были повсюду. Они загромождали все! Не стоит считать иконоборчество только злом, поскольку на каждое явление застывшей в камне эротической красоты и на каждый утонченный и трогательный образ приходилось множество посредственных и несуразных форм, которые даже самый умелый из наших современных скульпторов не смог бы скопировать.

Нужно постараться представить, что это была за жизнь. Знакомые тела… друзей, возлюбленных, родственников, которые никогда не старились, детей, которые никогда не вырастали… расположившиеся в любом месте внутри жилищ, снаружи, возможно, застывшие в приступе смеха, или еще хуже, в момент, когда не имели вообще никакого выражения; улицы, запруженные статуями и усеянные обломками, фрагменты в кабинах поломанных лифтов, целеустремленное шествие, жуткое в своей неизменности и нескончаемости. Чем адресовать упреки иконоборцам, лучше выразить признательность одержимым, сумевшим выискать эстетические ценности среди миллионов камней. В эпоху Мидаса восприимчивых к золоту оставалось крайне мало.

Наши художники заявляют, что Золотой Век прошел, и кое-кто из них обратился к иным средствам выражения. Другие добавляют свой личный штрих к старинным шедеврам. Отдельные, совсем малочисленные, идут по следам мастеров, но и они жалуются, что располагают только грубой и непривлекательной основой: еще один зритель, водитель автомобиля, редкая красавица перед зеркалом. А где, вопрошают они, эпилептики, борцы или вакханки былых времен?

Должны ли мы желать возвращения Медуз? Вот вопрос, на который чрезвычайно трудно ответить. Последнее мгновение сознания действительно лишено какого-либо ощущения, как утверждают некоторые? Окаменение в самом деле сопровождается Прекрасным Видением или же, согласно старому мифу, непереносимым ужасом? Одни только жертвы могли бы поведать, однако мраморные глаза абсолютно ничего не выдают.

Но в любом случае, все это лишь умозрительные рассуждения и пожелания. Мы не знаем, вернутся ли Медузы и если да, то в какой момент.

Живых картин (франц.) — прим. перев .