Виктория Гетто - Исход (СИ)

— Выжил, Пётр?

— Выжил. Но чего мне это стоило…

Машет рукой. Ну, что же, главное — цел!

— У меня новости, Пётр. От твоих родственников. И даже письмо.

— Была почта?

Он словно вспыхивает улыбкой. Киваю. Затем хлопаю его по плечу:

— Идём наверх, в кабинет. Всё там.

Выхватываю взглядом среди слуг Солу:

— Ужин нам наверх!

Женщина кивает, скрывается на кухне. А мы поднимаемся по лестнице…

…Раскиданная посуда. Опрокинутая бутылка из-под вина. Остатки еды в посуде. Всё-таки мы нажрались. Нам обоим надо было прийти в себя. И — после одного и того же. Клубится тяжёлый пьяный разговор…

— Там было полное дерьмо…

Пётр икает, наливает себе очередной стакан водки из бутылки. Вино мы выпили сразу, и он ничуть нам не помогло забыться хотя б на миг.

— Когда пошли центральные губернии — насмотрелись. Трудовики вешали всех подряд. Не щадили никого, ни женщин, ни детей. Ты когда-нибудь видел закопанных заживо младенцев, Михх? Видел?

По его щекам текут слёзы. Я киваю. Потому что видел в своей жизни вещи и куда хуже.

— Наткнулись в одном месте на лагерь для социально чуждых элементов. А по сути — публичный дом для пролетариев. Самые красивые, самые благородные девчонки. От двенадцати лет… Самой старшей — пятнадцать… Было… Знаешь, какого это было? Их глаза? Юных старух?!

Снова стук зубов по стакану, торопливое жевание куска мяса.

— Когда подошли к столице, они сразу начали расстреливать заложников. И не смотрели ни на возраст, ни на пол. Дети, старики. Все в одной куче. Это страшно, Михх. Жутко! Я никогда не мог себе ничего подобного! До какой степени озверения могут дойти люди! И могут ли они после такого называться людьми?! В Сарове согнали дворян в амбар и подожгли его. Тем, кто сумел каким-то чудом выбраться — ломали ноги и швыряли обратно в огонь. В Гердове с предводителя дворянского собрания, старика шестидесяти лет содрали заживо кожу и посыпали солью тело. В Касаве — всех детей дворян утопили в болоте. А здесь…

Он сглатывает, затем выдавливает:

— Тех, кто не мог работать, засунули в прокатный стан… Там кровищи… И мяса… А ещё нашли на сталелитейном заводе горы человеческого пепла… Там жгли людей в доменных печах…

Снова стук зубов о стакан. Пётр трясётся, заново переживая то, что видел собственными глазами. А передо мной встают живые картины…

— Я благодарю всех Богов, что встретил тебя, Михх, и мои родные в безопасности.

Его взгляд останавливается на фотографии, присланной в письме. Одетые в шорты и рубашки улыбающиеся мальчишки на фоне большого двухэтажного дома. Его сестра в коротком сарафанчике, тоже улыбающаяся во все тридцать два зуба, с букетом цветов в руках. Сразу видно, что все довольны и счастливы. Из глаза Петра скатывается пьяная слеза. Но он действительно рад, что они могут спать спокойно. Я тоже. Смог помочь хорошему человеку. О том, что меня интересует, переговорим потом. Время ещё есть. Как я понял, фронтовики не собираются возвращаться в окопы… Пётр снова наполняет водкой стакан, делает большой глоток, опоражнивая тару наполовину, и падает на пол. Я трясу его за плечо, но ответом мне служит богатырский храп. Всё. Обрубился. Я ещё держусь. Поэтому преувеличенно твёрдо ступая выхожу в коридор и ору во всю глотку:

— Горн! Горн!

— Я тут, ваша светлость!

Старик, оказывается, рядом. О, чёрт. Разбудил, наверное, Юницу. Ничего. Я здесь хозяин!

— Так, дед. Зови ребят, пусть уложат штабс-ротмистра спать и наведут порядок в кабинете.

Он кивает, затем спрашивает:

— Всё, ваша светлость?

— Ик. Пока всё.

Пьяно киваю ему головой, затем шлёпаю по коридору, опираясь на стену. А вот и моя спальня… Толкаю дверь, вваливаюсь к себе. В угол летит камзол, плюхаюсь на кровать. Пытаюсь стянуть ботфорты, но они почему не слушаются, категорически отказываясь покидать мои ступни. Да ещё эта проклятая привязавшаяся икота! Мать… А, сойдёт и так!.. Бессильно раскидываюсь на кровати. Ух, как хорошо!.. Сквозь сон чувствую, как кто-то тащит меня за ноги. Враги! Рефлексы срабатывают безотказно. В отличие от мозгов. Чувствую в руках бьющееся тело. Однако напавший слишком слаб и хрупок для настоящего убийцы, поэтому я просто отталкиваю его прочь, и снова засыпаю…

— Ваша светлость, вы проснулись?

Отрываю трещащую с похмелья голову от подушки, мутным взглядом обвожу комнату. Ох, как болит башка!!! А во рту — словно все окрестные кошки устроили публичный туалет.

— Проснулся! Ох…

Лёгкое повышение голоса отзывается громоподобным гулом в голове. Тишина. Мажордом тихонько докладывает:

— Ваш вчерашний гость очень извиняется, но он был должен уйти по делам службы.

— Хорошо Горн. Можешь быть пока свободен. И скажи там, на кухне, пусть мне приготовят кофе…

— Давно готов, ваша светлость.

— Тогда заноси.

Двери спальни открываются, и старик вносит поднос с кофе. Жадно делаю пару глотков, и боль в висках и затылке начинает утихать. Медленно, но верно. Отдуваюсь, но пью дальше.

— Значит, Пётр ушёл?

Старик кивает в знак согласия. Осторожно кручу головой из стороны в сторону. Вроде немного отпустило. А значит, можно принять душ, почистить зубы, побриться, потому что после пьянки щетина вылезает у меня с ужасающей быстротой, и, наконец, одеться и спуститься вниз. Горн внимательно смотрит за тем, как цвет моего лица меняет зелёный оттенок на нормальный.

— Я не сильно ночью шумел?

Он пожимает плечами:

— Как сказать, ваша светлость. Для нас, старых слуг — привычно. Хвала всем святым, что такое на моей памяти второй раз. А вот новых жителей вы напугали.

— Разбудил Юницу?!

Меня обдаёт холодом.

— Нет. Баронессу.

Озноб пробивает меня ещё сильнее.

— И…

Старик опять пожимает плечами:

— Ну, что я могу сказать, ваша светлость… Когда вы скрутили госпожу баронессу и повалили на кровать, она промолчала. Но когда вы стали лапать её за грудь, женщина не выдержала…

— Ой…

— А ведь она искренне хотела вам помочь и пыталась стащить с вас ботинки…

Ставлю чашку на услужливо подставленный поднос и хватаюсь за голову:

— Мама моя родная…

…Спустя час я спускаюсь вниз, выбритый до синевы, благоухающий парфюмом, в безупречно сшитом камзоле. Как обычно, встречаемся с баронессой у камина в гостиной. Мне неудобно перед ней, поэтому я напускаю на себя колючий вид. А красные с похмелья глаза добавляют моему виду этакий лёгкий налёт вампирности… Женщина презрительно вскидывает к верху свой точёный носик:

— Эрц, ваше поведение переходит всякие рамки…

Она не знает, что с похмелья я злой… В отличие от слуг.

— Вы обижены на меня?

Женщина краснеет.

— Почему вы хватали меня за…