Сергей Беляков - Остров Пинель

Я заявился в гостиницу под утро и уже забыл о белиберде, которую нес Крекер – настолько сильны были чары обаятельной итальянки. Собирал саквояж и думал, что Лаура наверняка не видит в нашей романтической встрече ничего перспективного для себя; да и что я мог ей предложить, помимо пропахшего рыбьим жиром Залива Пятницы?

Когда я вернулся на работу, Брюс, мой начальник, совершенно по-скотски наехал на меня и отбил всякую охоту по-хорошему вспоминать эти несколько недель в Сан-Фране…

Теперь я был совершенно уверен: в какой-то момент в тот последний вечер пьяный Крекер назвал мне число 32108.

Это был рабочий номер препарата «Каликсы», который мы испытывали.

«Тихое Прости» неспешно разрезает встречную волну. Ослепительный теннисный мячик солнца висит чуть влево от топа мачты. Тихо. Жарко.

Мы подходим к Кюрасао. Австралийцы оказались радушными хозяевами, а главное, вошли в мое положение и не стали трезвонить по рации о подобранном в озере Гатун чудаке в спасжилете с «Утренней Росы» – я наплел им о конфликте с подружкой, оставшейся на борту (ведь правда, так и есть – Эжени осталась на борту, только на «Приключении Морей»; хотя нет, она наверняка уже сошла на берег и ищет меня… Поверит ли она полиции, будет ли это для нее ударом – узнать, что ее свежеиспеченный бойфренд по невыясненным мотивам укокошил известного врача и инспектора Интерпола?), о том, что хочу ее проучить, и все такое… Они согласились высадить меня в Виллемстаде. Славные ребята – две парочки, хотя, по-моему, у них не все выяснено в отношении лояльности внутри пар. Это их дело. Я в эти игрища не вмешиваюсь, проводя ночи на палубе.

Они щедро угощают меня пивом и виски – чувствуют, что я не в своей тарелке. Это правда. Когда солнце катится за горизонт, я сажусь спиной к мачте и начинаю в очередной раз перебирать в голове все случившееся – от странного инцидента на острове Пинель до событий на «Утренней Росе». Хотя вопросов по-прежнему больше, чем ответов, интуиция лихорадит мозг, и я строю версию за версией и опровергаю сам себя – без особой уверенности в их правдивости… Хихикание, взвизгивания и постанывания, доносящиеся снизу, из кубрика, которые продолжаются почти до утра, не влияют на мое состояние. Мне видится Крекер; я извожу свой мозг, пытаясь вспомнить все, что могу, из того разговора с ним. Я ненавижу себя за то, что сплавил его, не вслушавшись в пьяный бред, который теперь – вполне может быть – помог бы мне лучше понять случившееся.

У меня уже нет сомнений в том, что цепочка событий последних дней одним концом привязана к моему участию в испытаниях. Какое отношение к этим событиям имеет Крекер – я не знаю. Пока. Но рассчитываю узнать на Кюрасао. Мне только надо раздобыть денег и основательно поработать с Интернетом. В мои планы не входит встреча с местными властями, поэтому Питер, хозяин яхты, предложил мне дождаться темноты и перебраться на берег вплавь. Они уже заходили в Виллемстад с месяц назад – австралийцев, как членов Содружества, таможенники и паспортный контроль не теребят, но лучше не рисковать. По поводу денег он, поскучнев, сказал, что может ссудить около полста, не больше, они сами уже почти на нуле…

Крыша кубрика раскалена. Я лежу на животе, упрямо прокачивая в голове факты в надежде, что вспомню что-либо новое.

…По возвращению из Сан-Франа я начал получать и-мэйлы от Крекера.

Его письма были занудными; он был явно фиксирован на затасканной идее глобального монополизма, до которой мне, признаться, было мало дела. Я готовился к поездке в Африку и длинные его письма читал просто из жалости, отделываясь короткими, в два-три предложения, вежливыми ответами. Он не производил впечатления «малого с приветом», но был где-то неподалеку от этого. Англичане говорят про таких – «He's just… Going places» – «Он просто… Где-то витает».

Самое длинное письмо, пришедшее где-то через пару недель после прикрытия испытаний (впрочем, я могу ошибаться), содержало недвусмысленные угрозы в адрес «Каликсы». Я списал это на его стрессовое состояние и написал успокоительный ответ, который сразу же после отправки расценил совершенно глупым, но было поздно. Он взорвался в ответном письме, проклиная корыстные интересы фармацевтических компаний вообще и «Каликсы» в частности. Он писал… Что же там было… Нечто заумно-вздорное, иначе бы я это запомнил…

Я вздрагиваю от прикосновения чего-то холодного и автоматически поднимаю глаза кверху.

Так и есть. Квагги. Подружка Питера – так, по крайней мере, я определил. Двое других, Стивен и Лиза, периодически выказывают свои права на нее, и она не сильно артачится… Наклонившись, Квагги прижимает холодную банку с пивом к моей спине, непринужденно улыбаясь. В этой невинной сцене кажется, нет ничего особенного – но на Квагги, кроме козырька-кепки, придерживающей волосы, больше нет ни клочка одежды. Она стоит прямо надо мной, поставив ноги по обе стороны моего тела. М-м-да-а-а…

Все четверо были записными нудистами и чувствовали себя в моем присутствии совершенно раскованно. Не знаю, в другое время и при других обстоятельствах… Не знаю. Но сейчас для меня важнее Крекер, Каммингс, Радклифф и проклятый 32108.

«Спасибо», – я открываю пиво.

Она разочарованно исчезает.

Ниточка берега прорезается на горизонте. Я бывал на Кюрасао раньше; знаю, где мне можно воспользоваться Интернетом без любопытных глаз за спиной.

Зуд нетерпения.

Питер выходит наверх, потягиваясь. Глядя в сторону берега, он бросает мне: «Еще с пол-часа – и будем идти на ручном…». Он снова скрывается в кубрике. Слышен шлепок ладони по голому телу. Квагги взвизгивает.

Я прикрываю глаза. Мне нет дела до эскапад хозяев.

Стараюсь задремать, но сна нет. Мерещится всякая ерунда; спасибо, хоть галлюцинации прекратились…

Если проплыть днем три сотни метров, разделяющих залив-марину с яхтами от залива, где паркуются корабельные тендеры, то это не покажется чем-то трудным.

Другое дело ночью.

Ты не чувствуешь расстояния. Тонкая цепочка огней на берегу – обманчивый ориентир. Беспрестанные мысли о том, что хищники моря вышли на ночную охоту, не способствуют размеренному дыханию. И хотя я знаю, что акулы в районе Виллемстада появляются редко из-за оживленного движения катеров и яхт, разыгравшееся воображение рисует картины всякой морской нечисти, подбирающейся снизу к моим ногам…

Я плыву, буксируя за собой импровизированный плотик с одеждой. Питер отдал мне футболку и легкую куртку, а сердобольная Квагги – спальник, который при необходимости может служить и как дождевик. Мои видавшие виды «Ливайс» хранили бережно сложенные две двадцатки и десятку, ссуду Питера. «Тихое Прости» будет стоять на Кюрасао еще три дня. Помявшись, Питер сказал на прощание, что по поводу возврата вещей беспокоиться не следует, в них он не особенно нуждается (ха-ха…), но если у меня появится возможность вернуть деньги, он будет благодарен. Я пообещал, хотя пока смутно представлял себе, появится ли у меня эта возможность.