Дарья Аредова - Не наша сказка (СИ)

Стоп. А я врач?..

Я отрешенно смотрела на сложенные у стены мешки с морковью, по которым шмыгали две упитанные крысы. А может, память потихоньку возвращается?..

— Что вам угодно, госпожа? Госпожа!

Я вздрогнула – ну, не привыкла я к «госпожам» их этим! – только когда окликнули в самое ухо. Слева стоял мальчишка в белой поварской рубахе и косынке, глядя на меня снизу вверх. В руках он держал здоровущий чан с горохом, который я машинально подхватила с другой стороны.

— Да я сам, – начал, было, мальчик, но материнский инстинкт решительно запретил позволять ребенку таскать тяжести, и я уперлась.

— Куда нести-то?

— Что вы, госпожа…

— Слушай, не начинай вот этого, – попросила я. – И без «госпожи», идет?

Мальчик потянул горох на себя.

— Вам тяжело будет, я сам.

— Это тебе тяжело будет, а вдвоем легче. Так куда нести-то?

— Туда, – сдался поваренок, во взгляде которого ясно виделся привычный мир, перевернутый вверх тормашками. Я улыбнулась.

— Не боись, в обморок не падаю. – Вдвоем мы водрузили чан на полку. – У тебя спина еще не болит?

Мальчик передернул худыми плечами.

— Да с чего бы ей.

— Он больше тебя весит, горох этот.

— Да уж, не больше! – фыркнул он, и тут же спохватился: – Госпожа…

— Да не госпожа я!

— Ладно-ладно, – миролюбиво согласился мальчик. – Не госпожа, так не госпожа, это как вам, госпожа, угодно будет.

Я едва не зарычала.

— А где Растмиллу найти, не знаешь?

— Она в бане работает, госпожа.

Поняв, что еще одной «госпожи» моя психика не вынесет, я поблагодарила и шмыгнула сквозь кухню в следующее помещение, оказавшееся коридорчиком с узенькой крутой лестницей в окончании, которая привела меня в винный погреб.

Так, здесь делать нечего.

Вернувшись на кухню, я принялась искать акведук. Откуда-то же они берут воду. Вода должна быть рядом с местом приготовления пищи. Логично? Логично. У меня уже созрел хитрый план вытащить Тадеуша и смотаться через акведук – наиболее слабое место любого фортификационного укрепления. Надо бы у него уточнить, хорошо ли он плавает, или совсем воды боится?..

Дольгар уехал по делам, и никто не ущемлял свободу моего передвижения. Охрана знала, что я все равно из замка никуда не денусь, слугам, по большому счету, было пофигу, ходит вокруг них кто-то, или нет. Все были при деле, все выполняли свою работу. Лично я чувствовала себя ущербным существом, и казалось, что я всем мешаю, но я знала, что это ощущение ошибочно. Сунувшись, было, в тюремный подвал и передумав с полдороги – все равно к пленнику меня не пустят, зачем Дольгару лишний раз рисковать, – я поднялась на верхушку донжона и вскарабкалась на зубец башни, свесив ноги и греясь на слабом осеннем солнышке.

Я должна описывать красоты ландшафта, захватывающую дух панораму, поля и перелески, которые отсюда как на ладони?.. Извините. Это все, конечно, в самом деле, красиво, но не в этот раз восхищаться. Мои мысли были прочно заняты зеленоглазым человеком, родное тепло чьей руки я ощущала до сих пор, оно явилось из сна. Я машинально теребила собственный палец, где осталась узкая светлая полоска от колечка. Может, это он подарил мне его?.. Кто же он? Почему я не вижу лица?..

Я ловила свою память неясными обрывками, и они ускользали прежде, чем успевали оформиться во что-то четкое и осознанное. Мысли были прерваны не то, чтобы радостным и приятным, появлением Ришцена.

Он тяжело поднялся по деревянной лесенке и просунул встрепанную светло-рыжую голову в люк.

— Скучаете, княжна?

— Без тебя-то? Безмерно, – фыркнула я, отворачиваясь. По дороге, серой тесьмой петлявшей меж скал, ехали всадники, человек двенадцать. Отсюда они казались малюсенькими и будто бы еле тащились. Дольгар возвращался домой. Ришцен обиженно надулся, как пятилетний ребенок.

— Вы все шутки шутите, княжна. А я б, с вашего позволения, по-простому, по-людски. Я, простите, княжна, глуповат для шутков-то таких.

— И ведь не поспоришь. – Я обернулась. В другой ситуации мне сделалось бы стыдно за резкость, но я как-то не привыкла видеть Ришцена на одном уровне с собой. Должно быть, я слишком привыкла смотреть на него снизу вверх, из-под грязи и чужих лошадиных копыт, либо сквозь цеп. Сейчас солдат и вправду казался глупым увальнем, однако слишком хорошо я помнила холодный жестокий блеск в прозрачных глазах, удар, нанесенный Тадеушу, и самодовольные рассказы про изнасилованную девку и брызнувшие мозги. И вряд ли скоро забуду. Сочувствия к этому человеку у меня нет, и не будет.

Ришцен помялся немного, затем тоже поглядел вниз.

— Там господин едуть.

— Вижу, – сказала я. – А ты что здесь делаешь? У тебя дел никаких нет?

Ришцен как-то виновато покачал головой. Мне неожиданно пришла в голову одна идея.

— Слушай, Ришцен, а кто сейчас в тюрьме дежурит, не знаешь?

Солдат оживился.

— Знаю, а как же. К и льдиш Кривой. Так енто тока…

— Значит, так, – прервала я. – Слушай сюда. Ты с ним в каких отношениях?

— В смысле?! – завис Рицшен и даже рот раскрыл. Вспомнив, что бывает в разделенном по половому признаку обществе, я отрицательно махнула рукой.

— Да не в этом. Вы с ним как, дружите?

— А то, – просиял солдат. – Кажный вечер в фишки играем, енто завсегда.

— Проведи меня в тюрьму, – максимально «приказным» тоном велела я. Ришцен нахмурился, соображая.

— А… енто…

— Хочешь заработать монетку? – рискнула я, и не промахнулась – голубые глаза загорелись жадным блеском.

— Проведу, – согласился он. – Тока вы, княжна, не серчайте – а тока оплата вперед. Ну, мало ли, что.

Нет, я уже давно заметила, что глупость с расчетливостью частенько рука об руку ходят. Разумеется, я бы все равно сдержала слово, но я полагала раздобыть деньги позже. Теперь деваться было некуда.

— Договорились. – Главное – выглядеть уверенно. – Встречаемся через час за углом у входа в подвал. – Я обернулась на всякий случай. Нет, Дольгар еще часа два точно будет ехать. Пока туда-сюда, пока про меня вспомнит, пока отдохнет и пообедает. Пара часов у меня есть.

Я помахала Ришцену и спустилась в душный холод башни, совершенно не представляя, где можно раздобыть монетку.

Побродив немного по замку и так и не решившись стрельнуть мелочи у его обитателей, я остановилась посреди очередной крытой галереи, и только тут поняла, что заблудилась.

Стемнело, быстрый холодный ветер заставлял дрожать и ежиться, и я мысленно отругала себя за непредусмотрительность: теплая шерстяная накидка осталась в комнате. А галерея, казалось, сама гнала меня прочь – с одной стороны ветер сквозь арочные перила, за которыми только темная пустота, с другой тяжелым, прямо-таки могильным холодом тянет стена. Внизу и у дальних стен россыпью рыжих светлячков мерцали факелы, здесь же их, видимо, еще не успели зажечь – стремительные осенние сумерки обогнали людей.