Геннадий Мельников - Воспоминание большой реки

Андрей поднял жалюзи и тотчас же зажмурился: совсем рядом по реке пронесся грузовой транспорт, обдавая низкий борт теплохода мелкой водяной пылью и стремительной радугой. Стало прохладно, словно махнули в лицо влажной веткой сирени.

Слегка раскачивало, звенел стакан в металлическом держателе, слышались голоса из соседней каюты, кто-то двигал по полу чемодан, в умывальнике за переборкой шумела вода. Жизнь налаживалась.

Метрах в двухстах по ходу разворачивалась желтая полоса пляжа, немного левее сквозь нагромождения верб, так похожих на зеленые клубы дыма, проглядывали красные кровли дачных коттеджей, а еще дальше, если присмотреться, на светлом четырехугольнике миниатюрного аэродрома можно было различить несколько полосатых планеров. Там, вероятно, среди разнотравья гудели пчелы.

Мягкая синева опускалась сверху как тихий дождь, и даже вибрация двигателей теплохода не казалась инородным включением в этот мир тишины, зелени и света, более того, шум дизелей воспринимался как пульс этого мира.

А всего этого и могло и не быть… Три часа назад Андрей и не догадывался о существовании подобного теплохода с таким необычным маршрутом. Все было совсем другим, обыденным, происходящем в привычной плоскости, и то, что он оказался здесь, не объяснялось ничем, кроме чистой случайности.

Он долго бродил по городу, отыскивая нужный ему пункт проката, и не сколько искал, сколько собирался с мыслями после высадки в аэропорту. Очевидно он вышел не на той остановке и хотя понял, что идет не туда: мощеная выпуклым булыжником улица покато пошла вниз, — но спрашивать у прохожих не стал и дошел до самой реки.

Было утро, был мокрый асфальт на пристани, были ласточкины гнезда над сводом, а он стоял, и саквояж оттягивал руку, и возможно, если бы не этот саквояж, он не задумался, когда объявили о наличии свободных мест.

Рядом со зданием речного вокзала, возвышаясь бортом над причалом, стоял небольшой опрятный теплоход. Двое мужчин в белых халатах поверх форменных синих костюмов переносили на него из ярко-желтого электрокара картонные ящики. Водитель кара стоял в стороне и негромко разговаривал с пожилой женщиной, сматывающей поливочный шланг возле газона. Брезентовый передник у нее был мокрый и топорщился, когда она наклонялась.

Андрей прослушал объявление второй раз и с каким-то безразличием подумал, что нет смысла вновь подыматься по скользкой булыжной улице в город, — где от белых стен и блеска витрин режет глаза, а в глухих переулках начал уже застаиваться зной, — и искать пункт проката: в крайнем случае, можно будет сойти в любом порту, куда зайдет теплоход.

Пустой кар прошелестел по мокрому асфальту, оставляя рубчатый след, а мужчины стали переносить ящики к грузовому люку. Пожилая женщина уложила шланг в металлический ящик и сняла мокрый передник. Солнце поднялось над ажурной конструкцией железнодорожного моста, и тени акаций по часовой стрелке сдвинулись в сторону. Мир работал с четкостью хорошо отрегулированного механизма.

Андрей вошел в светлый зал речного вокзала. Там было тепло и очень пусто…

Ему досталось второе место в сотой каюте, но, когда он зашел следом за дежурной, то увидел, что приготовлена только одна постель, а верхняя полка откинута к переборке и закреплена медной защелкой.

— Второе место свободно и, если Вы желаете спать наверху…

— Благодарю, пусть будет так.

— Можно поднять жалюзи, но сейчас с этого борта солнце.

Андрей улыбнулся: дежурная была очень молоденькая и явно старалась действовать по инструкции, в которой кроме всего прочего был, вероятно, пункт о том, чтобы нравиться и вести себя непринужденно, но последнее у нее не совсем получалось потому, что это был ее первый рейс.

Оставшись один, он открыл саквояж. Туалетные принадлежности выложил на сеточку над умывальником, на низком столике распределил книги, пачку чистых блокнотов и прочую мелочь. Саквояж сразу опустел.

Андрей осмотрел свое жилище. Кондиционер был замаскирован в верхней части деревянного шкафа, а допотопный вентилятор на столе — просто для экзотики. Где-то здесь должен быть и телеэкран, но все это до поры, до времени будет держаться в секрете, пока они не начнут скучать по оставленным дома незаметным, но таким необходимым и привычным приложениям бытия, и пока еще не приелась новизна перемен.

Некоторое время до отплытия теплохода ему все казалось, что это несерьезно, что он сейчас соберет вещи и сойдет на берег, и мимолетный приступ несуразности пройдет безболезненно, как случалось и раньше, когда ему так же хотелось поступить не как всегда, вопреки здравому смыслу, но силы условностей удерживали его в колее обыденности. И вот теперь, когда он неожиданно свернул с этой колеи, нарушив естественный ход событий, он испытал разочарование, словно ожидал после этого чего-то необычного, как наводнение или извержение вулкана. Но ровным счетом ничего не произошло, и он незаметно уснул прямо в кресле, будто провалился в сухой темный колодец…

Андрей не слышал, как отшвартовал теплоход, как пели у левого борта прогулочной палубы, как вторую смену приглашали обедать, и проснулся с ясной головой в каком-то незнакомом и радостном мире, наполненном солнечными лучами и беззаботностью, проснулся и понял, что хандра, заполнявшая его последнее время, словно жидкий студень, если и не прошла совсем, то немного притупилась, и теперь хотя бы эти три недели не нужно будет притворяться, выслушивать упреки, мучиться самому и мучить других, заставлять себя кого-то любить…

Первый день перемены обыденности для трехсот шестидесяти туристов теплохода «Александр Невский» начался. Впереди более семи тысяч километров новых впечатлений, отдыха и далекой забытой романтики детства.

Вечером, когда короткие сумерки размыли очертания берегов и смешали дневные краски, на шлюпочной палубе состоялось знакомство туристов с экипажем теплохода.

Дул плотный теплый ветер. Андрей сидел на предпоследней скамье, прислонившись к обтянутой брезентом шлюпке, и ему плохо было слышно, что там говорил директор плавтурбазы, да он и не очень старался разобрать. В сиреневой дали дрожали россыпи береговых огней незнакомых хуторов и сел, и с трудом осознавалось, что возле каждого огонька — чья-то удаленная от мира теплохода жизнь, чья-то радость, слезы…

Впереди, наконец, догадались пододвинуть ближе микрофон. Стало слышнее.

— …Забудьте о скорости, метро и кондиционерах! Забудьте об орбитальных станциях, подводных колониях и биофильмах! Думайте о вещах, которые занимали людей лет восемьдесят назад! Думайте о телепатии, снежном человеке и летающих тарелках! Перевоплотитесь на это время в человека середины двадцатых годов! Помните, основная наша и ваша задача — отдых!