Геннадий Прашкевич - Генератор времени

13 июня 20## года Смирнов проснулся на острове.

Тёмное неподвижное Обское море обступало остров со всех сторон. Лето выдалось жаркое, пыльные ветки свисали с берёз как веники, огромная река Обь обмелела, навигация на ней давно уже ограничивалась плоскодонными и малыми судами, а баржи большого тоннажа, полные щебня и железобетонных изделий, тоскливо приткнулись к забитым грузами причалам.

«Сколько же я спал? Почему я опять на острове?»

Вместе с этими смутными мыслями пришло и закрепилось некое тревожное видение девы речной. Ну, да, как ещё её назвать? Речная. Генерал так её и называл, и в записях свидетелей она проходила под этим именем. А Цезий — друг, собутыльник рыжий — вообще заявил: «Деву увидишь, сразу узнаешь».

«Да как я узнаю, если никогда не встречал?»

Но Цезий твёрдо стоял на своём: узнаешь! И добавлял: её все узнают. Сфотографировать деву невозможно, не фиксируется она ни на плёнке, ни в памяти цифровика, но вот так — глазами — видели деву многие. Выплывает иногда на лодке. Что значит откуда? Никто этого не может знать. На улицах Бердска её не встречают, и в деревнях прибрежных она не зарегистрирована. Генерал Седов тоже обратил на это внимание. «Вот смотри». И показал несколько старых фотографий (значит, когда-то фиксировалась?) — дева как дева, в полосатой кофточке, ей идёт. А имя? Ну, есть некоторые предположения. Год рождения? Ну, тоже есть некоторые предположения, правда, с действительностью не совпадают.

«Вот и выяснишь, — сказал генерал. — Ты, Смирнов, в штате у меня числишься аналитиком, значит должен уметь определять пол, возраст и сущность движущегося мимо тебя существа! А тут не просто живое существо, тут дева речная. Никто её за руку не держал, но многие видели. Вот приказ тебе — разговориться, подружиться. Всё же идёт двадцать первый век, не средневековье».

Голова у Смирнова не то чтобы болела — она просто разламывалась, она томительно ныла, он не контролировал ни движений, ни мыслей своих, всё как-то сплеталось нехорошо.

А начиналось красиво.

С Федосеичем и Цезием хорошо сидели.

Костёр красиво потрескивал, нисколько не дымил.

В сухую погоду плавник сгорает без дыма, как хороший артиллерийский порох.

Сидели, говорили — о низкой воде, о засухе, о тайнах жизни, о волнующих тайнах Вселенной, о времени и человеческой душе, о девах речных и вообще о девах и о таком, что в пределы отдельной мысленно представимой Вселенной (так Цезий выразился) даже не вмещается. Цезарь при этом, как толковый предприниматель, часто отвлекался, клонил к альтернативной энергетике. Вселенная, даже мысленно представимая, позитивно клонил, она одна на всех. Я из рода шаманов, я это тонко чувствую. Со временем поставим на берегах стройные ряды ветряков, вот тебе и лампочки сияют, и полный холодильник фырчит, и воздух чист и прозрачен. Ну, а Федосеич — тот, напротив, мотал головой, как конь. Спорил, протестовал. Ну, поставим ветряки, и что? Стихнет ветер, лампочки погаснут, воздух смутится, не хочу так. Цезарь в ответ: я чувствую, всё хорошо будет, верь мне. Мы городские крыши чудесными солнечными батареями покроем. Но Федосеич опять гнул своё: солнце сядет, лампочки опять погаснут, не хочу так. Да брось! Я из рода шаманов, неумолимо клонил Цезий. Мы гидротермальные скважины начнём бить.

А если грунт поплывёт?

Короче, не вставляло Федосеича.

А потом — туман. А потом — может, сон приснился.

Но видел, видел Смирнов, как из нежного ничего, из сизоватого, призрачного ночного тумана, из чудесного невидимого смога, отдающего по всему сонному берегу смолистым дымком, — медленно выступил облупившийся нос простой деревянной лодки и речная дева — с веслом. Не открывая глаз, Смирнов сразу определил и пол, и возраст, и сущность, с этим вообще вопросов не было, — чудесная сущность.

А она спросила бестрепетно: «Алкаш?»

Он возражать не стал: «Мне бы только на тот берег!»

Дева речная подумала и кивнула: «Ну, ладно. Полезай в лодку».

Интересная, скромная. Известно, живёт без регистрации в отделе милиции. И волосы распущены, как у русалки. Ни разу не привстала, как прилипла к скамеечке, и весло в руках, только спросила:

— Ты кто?

Он ответил:

— Энтомолог.

Не хотел врать, но очень уж лицо у неё было нежное.

Удивилась: «Это как же так получается? Ты рыб изучаешь?»

Он безмолвно кивнул. И хорошо, что она — не из нынешних умников, которые даже про стрекозу все пакости знают. Ну, рыб изучает. Подумаешь. Сейчас перевезёт на материк, там и представлюсь деве речной по всей форме. Затылка её не видел, но в памяти, в придонных её тайных струях, мелькало почему-то неясное видение: настоящий нежный девичий затылок в трогательных кудряшках. Даже пожалел, что представился энтомологом. Той девушке, с тем затылком и кудряшками, врать бы не стал. Он и видел-то её один раз. Дежурил как-то в Управлении, и вызвали лейтенанта Смирнова в зал заседаний, передать генералу Седову планшет. Спинами к входной двери сидели в зале на стульях с высокими (бронированными) спинками человек пятнадцать — никто не повернулся, никого в лицо Смирнов не увидел, только затылки. Генерал за столом негромко, с каким-то особенным значением втолковывал собравшимся про дельту, про какие-то треки, и всё такое прочее, а Смирнов видел затылки — тяжёлые, внимательные, в складках, и всё равно внимательные, а среди всех этих мужских затылков один женский — трогательный, в кудряшках.

Безумно болела голова.

Можно сказать, страстно болела.

Считал, проснётся на материке, а проснулся у кострища на острове. На первых минутах подумал: может, дева просто приснилась? Может, Федосеич и Цезий меня не бросили, перевезли на материк, а там только выпустили в неизвестном лесу, как дикого зверя — пасись, мол, Смирнов, ты уже на материке.

А он не на материке. Совсем не на материке. И пить очень хочется. Да что же это такое? — подумал в отчаянии. Я же на пресном море. Всего-то и дел, что наклониться к мутной воде, упасть на колени, решиться, сделать душевное усилие и жадно, по-звериному, лакать, пить, черпать ладошками прохладную воду, чёрт с ней, с дизентерией! В конце концов, не в сказке живём. «Не пей, козлёночком станешь!» Интересно, как это — козлёночком, если ты уже козёл?