Ирина Ванка - Ириада

Стыдно подумать, но тогда я ходила в кино и сочиняла стихи. Приходила домой в слезах или не находя себе места от радости, а то и не приходила, потому что не испытывала в том нужды, мне везде было хорошо. Тогда я не знала, как оно должно выглядеть, мое счастье. Может, оно похоже на Ольвика, но мы были слишком молоды, чтобы знать это наверняка. Потом меня уверяли, что я любила этого типа. Что он был единственным, кого я любила. Нет, я просто не понимала его. Он остался до сих пор единственным человеком, в котором я ничего не могла разобрать. Счастье же казалось мне подобным сфере небесно голубого цвета. За ним-то и улетела моя пустая голова, унеслась как воздушный шарик. Ну да будет с нее.

Теперь нет Ольвика, нет Таллинна, нет квартиры с видом на лес, уходящий за горизонт. Со мной остались только воспаленные гланды, только потому, что на это сокровище пока не возник спрос в больнице. Все остальное, способное влиять на счастье человеческое, идет нарасхват. Я в этой очереди последняя и вежливо прошу за мной не занимать. Да, есть еще кое-что кроме ангины. Есть потрясающе стойкий аллергический эффект к городам, разрастающимся как опухоль; к мельканиям, завываньям, утренним приседаниям, праздничным возлияниям и будничным самоистязаниям. Есть признаки избирательной амнезии — реакции организма на шизофренические науки, из которых когда-то получались антимиры. В моей квартире живут чужие люди. Готовят себе еду, сушат носки на балконе и храпят по ночам в окна с видом на лес, уходящий за горизонт. Но когда-нибудь я буду рада туда вернуться. Так рада, что наберусь мудрости не заметить, как все вокруг изменилось, и отвернулось от меня. Здесь будет что вспомнить, осталось всего лишь дойти до конца и вернуться. Дойти так бодро, чтобы не пинали под зад. Дойти, чтобы точно знать — в этой песочнице мне копать уже нечего, нечем и не дадут… Зато научат расслабляться светской беседой начинающих интеллектуалов, красиво держать чашечку кофе, иметь свое личное мнение по всем вопросам. А проще говоря, мусолить прописные истины, еще те, которые наши предки высекали на стенах своих пещер, чтобы легко и приятно было общаться друг с другом. Потому что, выучив одно и то же, можно понимать друг друга с полуслова.

Что вы, к примеру, думаете о своем поколении?

Ответы присылайте по адресу: 127000, Москва, улица Академика Королева, 12. Центральное телевидение. Главная редакция молодежных программ. Дорогие друзья! После прошлой передачи вы завалил нас письмами и телеграммами. Мы каждый день получаем тысячи… десятки тысяч… сотни, миллионы, миллиарды ваших бесценных посланий! Ими завалена студия, все прилегающие ней коридоры и этажи, а также окрестности Останкино. Мы едва успеваем отгребать их с проезжей части. Надеемся, что и впредь с вашей помощью, мы сможем перевыполнить план по сдаче макулатуры и сэкономим тысячи… сотни… миллионы гектаров леса.

В кабаке было темно и душно. Музыка грохотала так, будто это не музыка, а мокрая тряпка, которой ритмично шлепают по голове, приговаривая по-английски. Вместо воздуха под низким потолком висела табачная пелена, пропитанная потом, духами и алкогольными испарениями. Но разве можно отказать себе в удовольствии наблюдать, как раскованно ведут себя девочки, стараясь освободиться от комплексов? На этой витрине, развернутой у танцплощадки, есть из чего выбирать. Все продуманно как в танце: позы, поворот головы, и жест, и взгляд — на каждый столик природой предусмотрен как минимум один поклонник, готовый поддержать ритуал.

К нашему столу тоже кое-что прилипало, еще не окончательно пьяное и с некоторыми усилиями стоящее на ногах. Ставилась бутылка. За нее-то мы и рады были стараться. Всего-то дел — вовремя улыбнуться, скроить нужную гримасу, восхититься своим новым знакомым, если собираешься выпить еще. Но про службу в армии я, кажется, знаю больше, чем генерал в отставке! Мне давно следовало бы выдать военный билет и офицерские погоны. Нельзя, чтобы столько полезной информации пропало без пользы. И про то, как надо пить водку, тоже, кажется, знаю все. И про то, что мы сейчас поедем куда-то за город, не то на сборы, не то на пьянку. Главное, чтобы укус зеленого змия не притупил бдительность, а не то самой придется отвечать на вопросы: чего это я сегодня такая грустная? Кто тот «козел», что испортил мне настроение? Или выслушать вздор о своей исключительности, яркой индивидуальности и неописуемой красоте.

Все это напоминает гонку по кольцевому тоннелю, свет в котором не предусмотрен, торможение опасно для жизни, а поэтому охота выть крокодильим воем, пока тебя не вынесут на воздух все равно в каком направлении. Я прихожу в себя на лестнице или в вестибюле, в объятиях супермена местного значения, который смотрит на меня пьяными, но честными глазами, клянется, что поверил в любовь с первого взгляда и теперь уже не сможет забыть ни меня, ни этого прекрасного вечера. И, если не требует, то нагло вымогает номер домашнего телефона.

Но на каждый паршивый случай природа тоже предусмотрела. Всегда находится добрая душа, которая выносит меня к такси, и машина летит по ночному городу мимо разноцветных витрин и желтых светофоров. И если никто не дышит мне в лицо перегаром, ощущается легкость, похожая на полет в невесомости, наслаждение скоростью и желание гнать без тормозов вслед за ночью, совершающей кругосветное путешествие.

Машина летела по мокрому шоссе, асфальт уже не шипел под колесами, а гудел, отталкивая от себя и разгоняя быстрее, быстрее… Но виделось мне, как где-то далеко, в полусонном мире, летит по дороге желтая машинка, становится всё меньше, вот уже растворяется в темноте, исчезает город, и голубая сфера катится от меня прочь, покуда свет ее едва различим среди звезд. За окном огоньки: красные, желтые, синие, почти не кружится голова, видится всё отчетливо, будто существует на самом деле. Я закрываю глаза и взлетаю, чтобы на несколько секунд ощутить себя в пространстве между жизнью и пустотой.

В машине горит тусклый свет, спидометр рассыпался в мелкие брызги и никого. Только я. Подо мною космос. Холодный космос, заполучивший себе диковинную коробочку с живой тварью. Хмель исчез вмиг. От ужаса меня парализовало. «Это конец», — решила я. Земли не было ни снизу, ни сверху, ни сбоку, если у космоса существуют такие понятия, как «низ», «верх» и «бок». Шла минута, другая, час, день, а в голове вертелось: «Надо что-то делать, надо что-то делать, так пропадать нельзя…» и холодные пальцы глубже впивались в спинку сидения. Не знаю, сколько времени прошло. Достали меня из машины уже мертвой. Достали и увезли. Помню, что судили, но не помню за что. Вынесли самую суровую меру наказания — приговорили к жизни на Земле.