Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или приключения Недобежкина

Напрасно Маркелыч и еще не совсем протрезвевший Волохин, которого Побожий достал из домика лебедей в пруду ЦДСА, ждали Белошвейкина под колоннами театра Советской Армии.

— Где же этот бездельник?! — восклицал Маркелыч, потрясая в начинающихся сумерках по очереди то своей клюкой, то отнятым у старухи веником. — Дюков там, вдвоем с Петьковым, один на один с целой бандой. Это банда, Сашка, страшная банда с гипнозом, они наделают дел. Тебя, вишь, как загипнотизировали, что ты аж в домик для лебедей влез.

Волохин в мятом и неопрятном костюме, сильно попорченном от соприкосновения с внутренним убранством вышеозначенного домика, виновато ссутулился. Впрочем, несмотря на жалкий вид, Маркелычу вроде бы показалось, что его сотоварищ помолодел и стал выглядеть намного свежее!

— Вот что значит проспаться на свежем воздухе! — придумал себе объяснение ветеран милиции.

Волохин, еще плохо соображая после всего пережитого, тупо разглядывал веник в руках Побожего.

"Клюка — это понятно, — думал он. — А веник зачем? Неужели и венику придется учиться? Как же он веником-то задержание преступников производит?"

— Где Белошвейкин? Так я и знал. Подвел Белошвейкин! — с досадой постукивал Маркелыч клюкой по гранитным ступенькам театра.

— На такси надо ехать! — клацал зубами озябший на пруду в домике для лебедей несостоявшийся водяной, все еще сжимая в руке платок, который ему за столом у дяди протянула Марфа. — Что хоть она там вложила? Записку, что ли?

Он украдкой от Маркелыча развернул платок и разочарованно увидел в платке несколько патронов к "ТТ" — только оболочка гильз была как бы золотая, а сами пули серебряные. Волохин убрал патроны в карман, аккуратно завернув в платок, подаренный двоюродной сестрой.

— Все-то ты с патронами таскаешься, как мальчишка! — буркнул Маркелыч, подсмотревший через плечо, на что так тупо уставился его сотоварищ, и передразнил его:

— "На такси надо ехать!" Сам знаю, что надо. Подвел Белошвейкин. А у тебя деньги есть?

Волохин еще раз достал кошелек, надеясь на чудо, и сунул палец за порванную подкладку, куда он иногда тайно от жены прятал десятку после получки, но чудесного увеличения денег в его кошельке не произошло. Ни десятки, ни хотя бы пяти рублей за порванной подкладкой не нашлось.

— Как же ты так, идешь на задание и не берешь с собой денег, а если оперативное преследование? Мне простительно, у меня пенсия восемьдесят четыре рубля, но ты же на двадцать лет позже ушел, у вас пенсии-то огроменные. Наверное, рублей сто тридцать получаешь?

— Да, понимаешь, Маркелыч, сын новую квартиру получил, и мы с женой ему стенку по моему ветеранскому удостоверению отгрохали. Вот я три пенсии, что скоплены были, туда и бухнул.

От этого воспоминания Волохин вдруг протрезвел. Впечатление от пребывания в подводном царстве слегка отошло на второй план, перестав заслонять реальность, и он засуетился.

— Надо ехать, Маркелыч. Не появится этот Белошвейкин, сломался его "Москвич". Он — их, Маркелыч.

Волохин в слово "их" вложил только членам ГРОМа понятный смысл. "Их" означало — состоять на службе у руководства МВД.

— Молодец, Сашка, я давно раскусил этого прохвоста, малость ты посерьезнел наконец-то. Тебя как подменили маленько.

— Я другим человеком стал, Маркелыч, ты меня прости. Я в твою клюку всегда верил, только не говорил. Это стоящее дело, клюка. Я теперь на молодости крест поставил, Маркелыч. Эх, немного бы пораньше мне в старики заделаться.

— Ничего, еще и сейчас не поздно, — ободряюще заметил Побожий. — Ладно, такси беру на себя!

Проведя разведку в Архангельском, участковый Дюков посуровел еще больше, к его радости от встречи с достойным противником впервые примешался страх. Нет, не за свою жизнь или за свое служебное положение. Дюков испугался, что на этот раз дело оказалось еще серьезнее, чем он ожидал, намного серьезнее. В будний день ему было бы легче задействовать всех членов ГРОМа, но, начав операцию в субботу, он мог использовать только тех, кто не уехал на дачу или на отдых по путевкам. Теперь же, приехав на место сбора у стеклянного кафе напротив въезда в музей, он застал только одного Петькова.

— А где все?

— Никого нет, товарищ начальник, — сверкнув юркими глазками, сдержанно отрапортовал бывший подполковник.

— Как так нет? — Дюков, привстав, тяжело опустился на сиденье своего мотоцикла. Задумался на минуту и потом спросил:

— Ты крещеный, Александр Петрович?

— Нет, у меня и мать, н отец идейные комсомольцы были, а я неверующий, — честно доложил Петьков, сверкая лысым черепом на фоне зеленой листвы.

— Это хорошо. Тут какая-то чертовщина. Это хорошо, если ты неверующий. Ты, Александр Петрович, гипнозу не поддаешься?

— Если трезвый, то поддаюсь — и в коммунизм, и в партию, и во все лозунги верю, а как выпью — все, голова ясная, трезвая, за это и из спецназа вылетел. Не могу с начальством пить, как выпью — баста, ни одному их слову не верю, режу правду-матку, что в иностранном легионе порядка больше, и ни Бога, ни черта не боюсь. За истину — и все. Хоть вешайте.

— Это хорошо, Петьков! — задумчиво сказал Дюков, который один в ГРОМе знал, что Александр Петрович, как сын французской комсомолки мадам Риго, почитай, пятнадцать лет состоял в иностранном легионе и в качестве особо секретного советского агента исколесил всю Африку и Латинскую Америку, изнутри изучая подготовку и методы работы антикоммунистических военных объединений. "Порядка в иностранном легионе больше, чем в спецназе" — вот в чем заключался его конфликт с начальством КГБ, и поэтому он пока вступил в ГРОМ, надеясь вскоре открыть свою организацию гонимых работников органов безопасности или сокращенно ГРОБ.

— Это хорошо, — снова повторил Дюков, — А сколько тебе нужно выпить, чтобы ни в бога, ни в черта не верить н никого и ничего не бояться?

— Пол-литра.

Председатель ГРОМа, и раньше знавший за Петьковым эту особенность, достал из коляски поллитровку "Столичной".

— Пей, Петьков.

— Да вы что, товарищ начальник? Мы же ГРОМ. Я как вступил, второй год уж держусь. Жена на вас молится. Я ведь злоупотреблял правдой-то. Нет, не могу.

— Пей, Петьков. Это тебе ГРОМ приказывает. Вдвоем мы остались, а их там человек двадцать, и все экстрасенсы.

— Да ну? — оживился Петьков, которому вдруг захотелось выпить на законных основаниях, а от речей Дюкова потянуло холодком настоящей опасности.

— Они гипноз применяют. Я-то сначала не понял и чуть было не окостенел. Еле вырвался. Спасибо, узел помог. Никогда не думал, что такие узлы пригодятся, так для чистой науки их освоил. Так что пей.

— У меня своя есть! Машина оборудована! — Петьков хитровато-извинительно открыл багажник своего "Запорожца", где аккуратно были разложены его спецназовские принадлежности и бутылка водки с закуской. — Держу на крайний случай. А вы уверены что нужно? — достал из багажника "Запорожца" Петьков свою поллитровку.