Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]

Пантомима сопровождалась все убыстряющимся ритмом барабанов бере. Вдруг барабаны смолкли, демон замер на секунду и, отвязав с пояса раковину, затрубил, и тогда Элеонора, а за ней и Агафья, что сидела за соседним столиком, словно в сомнамбулическом состоянии, натыкаясь на стулья, пошли в круг танцующих. Барабаны ударили с новой силой, и все три женщины, ланкийская артистка и Элеонора с Агафьей, пустились в пляс. Аркадию странно было увидеть, что две европейские женщины с таким мастерством танцуют индийский танец. Элеонора и Агафья молили юношу спасти их от страшного чудовища, дующего в раковину и тянущего их в преисподнюю, хлеща бичом. Наконец демон схватил девушку-ланкийку в свои объятия, припал зубами к ее груди и вырвал обливающееся кровью сердце. Потрясая в воздухе своей кровавей добычей, он с хохотом скрылся в толпе, увлекая за собой гурьбу чудовищ, среди которых исчезла Агафья. Веревки спали с юноши, и он бросился на колени перед своей бездыханной возлюбленной, орошая ее тело слезами. Элеонора, словно очнувшись ото сна, кинулась в объятия Аркадия.

Ветер, налетевший с моря в начале представления, как только хохочущий демон вырвал сердце девушки, перешел в ураган, вода в лагуне покрылась рябью, в небе засверкали молнии, предвестники бури. Женщины за столиками завизжали, туристы и танцоры с криками бросились с берега к гостинице Аркадий тоже хотел было последовать за ними, но Элеонора удержала его, схватив за руку.

— Аркадий! Я погибаю, спаси меня. Ты думаешь, это собирается буря? Это не буря. Это демоны пришли за мной, чтобы унести меня в ад. Прощай, Аркадий! Ты ведь своей рукой подписал мне смертный приговор, отдав кнут ужасному старику, и этим кнутом он погонит меня на вечные муки. О, любимый (Гибнуть? крикнул аспирант, пытаясь за руку удержать свою возлюбленную, которую ветер буквально вырывал из его объятий. — Я спасу тебя, только скажи, что я должен делать?!

— Меня оклеветали перед тобой! — горячо и торопливо причитала женщина, теряя разум от страха.

— Как, как мне спасти тебя? — тряс Аркадий свою возлюбленную, пытаясь привести ее в чувство.

— Я не могу допустить, чтобы ты спас только меня, а другие милые твоему сердцу люди погибли! — уворачиваясь от ветра, бросающего ей в лицо песок и сорванные с ветвей цветы, вскричала колдунья. — Неужели ты допустишь, чтобы погибла Варя?

— Разве и она из вашего племени?

— Неужели ты не спасешь ее маму? А ее папу? — вместо ответа, продолжала вопрошать гибнущая красавица. — Спаси и их, если ты хочешь спасти меня.

— Как ты благородна! Да, я спасу их, только скажи, что мне нужно сделать.

— Поклянись, Аркадий, что когда те страшные люди, что выманили у тебя кнут, начнут трубить в свою ужасную раковину, спасутся все, кто схватится за мою шаль или встанет на.

Аркадий бросил взгляд на шаль Элеоноры, прикинул, сколько людей сможет на ней уместиться, и решив, что не более пяти или шести, сказал:

— Клянусь!

— Тогда три раза поверни свое кольцо, а я скажу заклинание!

Аркадий три раза повернул кольцо, Элеонора что-то прошептала, и бурт стихла.

Колдунья, облегченно вздохнув, обняла и поцеловала аспиранта в губы.

— Ты спас меня, я тебе этого никогда не забуду, а теперь я должна лететь в Россию, иначе будет поздно спасать моих друзей. Прощай навсегда, Аркадий!

В воздухе затарахтели лопасти вертолета, и бело-голубая стрекоза приземлилась в нескольких шагах от прощающейся пары.

Не успел Аркадий опомниться от всего происшедшего, как Элеонора уже вскочила в кабину, и вертолет мгновенно взмыл в ночное небо, — это была ступа, и Агафья в пилотском шлеме сидела за штурвалом.

Две колдуньи, старая и молодая, пролетали над Индийским океаном в тот момент, когда Волохин начал трубить в раковину сака. И тогда Элеонора, распахнув дверцу вертолета, распустила в одну нитку свою шаль и с горящими от ужаса глазами страшным голосом закричала в темноту:

— Эй, все мои слуги, российские и аферийскке, дракулы и фантомы, призраки и оборотни, колдуны и ведьмы. Бульдин и Чечиров! Полоз и Рябошляпов! Кто успеет схватиться за нить моей шали, спасется, а кто опоздает, погибнет в адском пламени. Вы слышите трубный глас смерти!

И сейчас же из темноты, опережая и давя на лету друг друга, начали выныривать мерзостные существа и скрюченными пальцами, клешнями, когтями и лапами стали хвататься за Элеонорину нить. Никогда не брались с таким боем шлюпки тонущих кораблей обезумевшими пассажирами, с каким бесы, отталкивая и кусая друг друга, хватали спасительную нить. Вскоре за вертолетом неслась многокилометровая вереница чудовищ. Агафья бросила руль вертолета и кинулась к нити.

— Матушка-госпожа, отодвинь хоть пальчик, не дай погибнуть своей рабе, я мизинчиком ухвачусь! — взмолилась баба-яга, пытаясь в дверях вертолета ухватиться за нить, но уже ни сантиметра не оставалось свободного.

— Пошла прочь, старая ведьма! Ни миллиметра не осталось на тебя! По твоей милости мы все чуть не погибли. Сама выкручивайся как хочешь!

И сейчас же ураганный ветер подхватил Агафью и, выдернув из ступы-вертолета, закрутил в темноту и через мгновение ока швырнул в сеть, которую расстелили громовцы на Чертовом погосте.

— Нет, не все бесы слетелись в нашу ловушку, труби еще, Александр, многих нету! — насупился Побожий, признав свою старую знакомую. Старик, словно Георгий Победоносец на белом коне, подскакал на Гуго Карловиче к бабе-яге, размахивая клюкой.

— Ну что, ведьма старая, попалась?! — не то с сожалением, не то с радостью воскликнул старик.

Агафья, вытаращенными от неожиданности глазами взглянув на старого майора, поняла, что приходит ее смертный час, и только процедила сквозь зубы страшное проклятие:

— Поганый мент, чтоб тебя из партии исключили без права восстановления!

Всякая жалость пропала в Маркелыче, как только он заслышал такие слова, и старше занес над головой ведьмы клюку.

— Эй, подожди, Маркелыч, бесовку придется оставить на земле!

— Как так оставить? Ты что, белены объелся, Ярных, это на земле самая вредная гнида.

Он снова замахнулся клюкой.

— А как же Петьков?! Ока его окаменила, она же его должка раскаменить, — благоразумно вступился за Агафью сапожник.

— Вот бесовское отродье! — в сердцах воскликнул старейший громовец, с некоторым облегчением опуская клюку. — Все заранее спланировала шалава.

— Ничего не поделаешь! — тронул старика за плечо Дюков, слышавший их разговор. — Петькова мы не можем оставить стоять статуей. Сам бы он, я уверен, добровольно остался лучше на веки вечные камнем, чем согласился спасти бесовское отродье, но у нас такого права нет, жертвовать жизнью товарища.

Агафья расхохоталась, поднялась на ноги, кокетливо подобрала туфлю, свалившуюся у нее с ноги, когда она барахталась в сети, и Демонстративно надела, при этом задрав ногу так, что и без того короткая юбка поднялась еще выше.