Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или приключения Недобежкина

— У меня осталась только три стрелы! — крикнула Варя Недобежкину.

— Сохрани их на память! — хладнокровно бросил ей аспирант, погоняя огненно-рыжих лошадей, которые от ударов страшного кнута разгорались еще ярче и неслись все быстрее, перегнав карету Дюкова Недобежкин, заглянув в окошечко кареты, увидел Шелковникова, сжимающего в руках петуха.

— Петух! — радостно воскликнул аспирант. — У нас есть петух! Мы спасены!

— Ну да, как же я сразу не догадалась! — поняла Недобежкина Варя.

— Скорей!

Варя начала махать руками Шелковникову. Шелковников вытаращил на нее маленькие глазки, силясь понять Варины знаки.

— Заставь закричать петуха!

— Зачем? — удивился аристократ-бомж.

— Скорее! Заставь кричать петуха, иначе мы погибли.

Витя сделал зверские глаза, тряся своего будущего слугу.

— Кричи!

Петух стал отбиваться от него крыльями и шпорами, норовя клюнуть Шелковникова в глаз.

— Кричи! Или я сверку тебе шею!

— Сударь! Меня за это сварят в кипятке со всем семейством до седьмого колена! — вдруг взмолился петух человеческим голосом.

— Ага! — торжествовал, аж поперхнувшись от радости, аристократ-бомж. — Заговорил! Я же знал, что ты только прикидываешься петухом. Кричи!

Завидчая уже занесла над каретой свое страшное копье, удар которого по силе был ровен водородной бомбе, но тут пропел петух. И сразу же рука Завидчей безвольно опустилась. Петух в руках Шелковникова прокричал еще и еще раз. Фантомы взмыли в небо, а Кашей, превратившись в большого орла, сел на первый попавшийся дуб. Мелкая нечисть, что облепляла карету, с воем и визгом сорвалась с нее и улетела во тьму.

Артур приземлился на луг рядом с шоссе за деревней Митино и, поставив сестру на траву, снова превратился в человека.

— Все пропало! — горько произнесла прекраснокудрая предводительница страшного воинства.

Артур в своем аристократическом костюме, в котором он был на венчании сестры, достал брегет и, открыв крышку, посмотрел время. Он поднес часы к лицу шлемоносной женщины. Та, не веря своим глазам, взглянула на рубиновый циферблат. До крика первых петухов еще оставалось целых три минуты.

— Проклятье! Негодяй обманул нас! — воскликнула она.

Хотела было снова созвать свое воинство, но поняла, что на этот раз проиграла игру.

— Что ж, Недобежкин, ты выиграл первую партию. Посмотрим, кто выиграет вторую. Вызови машину, Артур. Что-то я озябла.

В деревне Митино раздался крик первых петухов. Светало. Артур хлопнул в ладоши, и на шоссе остановилась посольская автомашина государства, совсем недавно возникшего на одном из островов Океании. Шофер-полинезиец выскочил из нее, неся длинную, до пят, шубу. Завидчая передала щит и копье Артуру. Шофер набросил ей на плети шубу и она, все еще в шлеме, направилась к автомобилю, но, вспомнив про шлем, и его отдала пошедшему вслед за ней брату.

— Нет, нет, Артур, я хочу побыть одна! — остановила она молодого человека.

Артур проводил сестру взглядом, досмотрел, как она села в автомобиль, как автомобиль понесся к Москве, после чего устало крикнул в пространство:

— Эй, кто-нибудь, машину мне! Машину!

Побожий нашел Волохина лежащим под старым дубом, в руках он держал спасенную клюку. В предрассветных сумерках герой ГРОМа сидел, привалясь спиной к морщинистой коре зеленого великана, голова его была безжизненно опущена на грудь.

— Сашка! Волохин! — позвал друга Маркелыч, но Волохин не отозвался. — Сашка! Ты жив?!

Побожий наклонился над сотоварищем, осторожно ощупывая его тело, и сразу же попал рукой в горячую кровь, стекающую из раны в груди. На войне он перевидал много раненых и понял, что Волохин, даже если он еще и жив, уже не жилец на этом свете.

— Жив я, Маркелыч, — едва слышно прошептал молодой пенсионер, не поднимая головы и не шевелясь, — только конец мне приходит. Эх, Маркелыч, некому тебе будет передать свою клюку, подвел я тебя.

— Что ты говоришь такое, Сашка?! Будь она неладна, эта клюка, если б не она, ты бы не получил эту пулю.

Маркелыч обнял друга.

— Как же так получается, Алексаша, я, старше, выжил, а ты, молодой, тебе бы жить да жить еще, а вот, на тебе?!..

— Не судьба, видно, мне. Слушай, Маркелыч, — вдруг почувствовал прилив надежды раненый громовец. — Есть у меня один шанс. Только обещай сделать все, как я говорю. Обещаешь? — с надеждой, даже привстав на локте, спросил Волохин.

— Обещаю! — поклялся Маркелыч. — Вот те святой и нерушимый крест.

Старик осенил себя крестным знамением.

— Партбилетом клянись. Ты же партиец.

— Клянусь партбилетом! — отозвался ветеран милиции.

Волохин пошевелился и сел поудобней.

— Привези меня, Маркелыч, на тот пруд, где сегодня нашел меня в домике для лебедей. Если я еще буду жив, нырни справа от него, в двух метрах, в иле, нащупай большое кольцо, дерни за него, там есть люк в колодец, и меня в этот колодец опусти. Вот тебе моя последняя предсмертная просьба. Выполнишь?

— Выполню, Саша. Только, как же мне тебя туда доставить отсель? Ты же на ладан дышишь.

— А на венике, Маркелыч.

— На венике?

— На венике, иначе не успеть. Помру я.

Маркелыч, который продолжал сжимать отнятый у бабы-яги веник, решил еще раз использовать его силу.

— Откуда бы нам оттолкнуться? Крыша нужна.

— Там дальше высокий яр над рекой, с него и взлетам. Ты меня волоком туда дотащи, здесь недалеко.

Маркелыч выпрямился и полминуты стоял над умирающим сотоварищем, прикидывая свои силы. Если б хоть десяток лет назад, он бы, не задумываясь, и двух таких Волохиных подхватил на плечи, но сейчас старый украинец засомневался в своих силах. Волохин два года только как вышел на пенсию и еще не начал усыхать на пенсионных хлебах, весу в нем было никак не менее девяноста килограммов.

— Сашка, ты веник сможешь держать? — спросил его Побожий.

— Могу! — еле слышно отозвался тот, беря у старика веник.

Маркелыч подхватил друга под руки, поставил на подламывающиеся ноги, подсел под него и, взвалив раненого на плечи, медленно побрел к реке, опираясь на клюку.

В предутреннем тумане восьмидесятилетний старец шел с достоинством, он не пыхтел, пот не катил градом с его лба. Весь пот уже вышел из Маркелыча за долгую жизнь, и теперь с каждым шагом из него выходила сама жизнь. Он вспомнил, как в сорок втором так же на плечах выносил из-под обстрела раненого старшину Евменова, но тогда он бежал и не чувствовал ни старшины на своих плечах, ни ног под собой. «Интересно, жив еще этот Евменов и как он прожил подаренную ему жизнь?» — стискивая остатки зубов, подумал ветеран милиции, делая свои последние шаги.

Возле реки, на яру, Маркелыч усадил на веник теряющего сознание Волохина и, держа его за поясницу, бросился с крутого яра вниз. Он хотел было сказать: «С Богом!» но вовремя удержался, и веник, нырнув к реке, выправился и понес их в небо, где быстро гасли последние звезды.