Джон Адамс - Путь волшебника

— В чем дело, Энжи?

И Энжи рассказала. Она уже собралась добавить: «Если попробуешь улыбнуться, Гуталакс…», когда вдруг сообразила, что в этом нет нужды. Марвин чесал в затылке, хмурясь так, что повязка ползала по лбу, а потом внезапно сунул руки в карманы, запрокинул голову — прямо-таки образчик веселой беспечности — и почти небрежно сказал:

— Я мог бы вернуть этот конверт.

— Ну да, конечно. — Энжи даже головы не подняла. — Ага.

— Нет, мог бы! — Марвин тут же стал самим собой, и куда только подевались небрежность и беззаботность. — Я много чего могу.

Намочив бумажное полотенце, Энжи попыталась вытереть заплаканное лицо.

— Хотя бы одно назови.

— А вот и назову! Помнишь, в какой почтовый ящик ты его опустила?

— Под дверь подсунула, — пробормотала Энжи. — Я подсунула письмо под дверь.

Марвин хихикнул:

— Ух, как «валентинку»!

У Энжи не нашлось сил дать ему подзатыльник, но все равно она вскинула руку — хотя бы для порядка.

— Я могу заставить бумажку просто вылезти из-под двери. Или, готов поспорить, саму дверь смогу открыть, если никого нет дома. Для нас, ведьм, это проще простого.

— Петракисы только в воскресенье вернутся, — сказала Энжи. — Но там есть соседка, она за их домом следит, как ястреб. А когда не торчит у окошка, огромную собаку выпускает. Даже будь ты самая крутая ведьма на свете, не стоит связываться с этим волком-оборотнем.

Марвин, который, как знала Энжи, побаивался больших собак, снова почесал затылок.

— И вообще, это слишком просто. Никакого веселья, так что забудь. — Он сел рядом с сестрой, совершенно поглощенный проблемой. — А как насчет… Нет, это для малышей, с таким любой справится. Но есть одно заклинание… Могу заставить письмо самоуничтожиться, прямо в доме, — как в старом телесериале. Останется только горстка пепла, они соберут ее пылесосом и даже не заметят. Как тебе идея?

Не успела Энжи высказаться, как парнишка уже тряхнул головой:

— Все равно слишком просто. Детское заклинание, для начинающих. Терпеть их не могу.

— Чем проще, тем лучше, — серьезно сказала Энжи. — Я люблю, когда просто. К тому же ты и есть новичок.

Марвин тут же возмутился, и его обычный альт превратился в обиженный писк.

— А вот и нет! Никакой я не новичок! — Вскочив, он затопал ногами, чего с двух лет не делал. — Знаешь что… за это… за это… я верну тебе письмо, но не скажу как. Сама увидишь, и все!

Он сердито направился в свою комнату, но Энжи окликнула его. Первый лучик надежды блеснул ей, казалось, впервые за целое столетие.

— Ладно, великий и ужасный король ведьм. Чего ты хочешь?

Повернувшись, Марвин уставился на нее недоуменно.

— За просто так ничего не бывает, это ведь твои слова? Ну, какова твоя цена спасения моей жизни?

Если бы голос Марвина стал еще выше, его услышали бы лишь летучие мыши:

— Я тебя спасаю, а ты думаешь, я чего-то хочу взамен? Юлий Санта-Клаус! — Это было единственное ругательство, которое ему позволялось. — Да что с тебя взять-то? Разве что…

Незаконченная фраза повисла в воздухе.

— Разве что? — подстегнула Энжи.

Зацепившись рукой за косяк, Марвин качнулся в кухню, растянув губы в пиратской ухмылке.

— Ненавижу, когда ты зовешь меня Гуталаксом. Сама знаешь, что ненавижу, и все равно так делаешь.

— Ладно, больше не буду. Никогда. Честное слово.

— Мм. Мало. — Усмешка стала определенно зловредной. — Думаю, тебе две недели следует звать меня «о Великий».

— Что? — На минуту забыв про свое горе, Энжи вскочила. — Ты всерьез, Гуталакс?.. Две недели? Не выйдет!

Целое мгновение они в ярости мерили друг друга взглядами, но наконец Энжи сказала:

— Не перегибай палку. Неделю. Неделю и не больше. И когда никого рядом не будет.

Марвин скрестил на груди руки.

— Десять дней. С этого момента.

Энжи все еще смотрела на него свирепо.

— Тебе нужно это письмо? — спросил Марвин.

— Да.

Марвин ждал.

— Да, о Великий.

Марвин победно протянул ей руку ладонью вверх, и Энжи по ней хлопнула.

— Когда? — спросила она.

— Сегодня вечером. Нет, завтра, сегодня я иду в кино с Сунилом и его родителями. Завтра.

Он неспешно ушел, а Энжи вздохнула с облегчением. Жаль, нельзя сказать Мелиссе, что все, кажется, образовалось. Остаток дня она провела, пытаясь делать вид, будто ничего особенного не происходит — самая обычная суббота и самая обычная, всем довольная Энжи. Когда Марвин вернулся из кино, то весь вечер читал комиксы «Хеллбой» в обществе котенка Миледи. Миледи еще лежала у него на животе, когда Энжи устала за ним подглядывать и пошла спать.

Но утром в воскресенье брата в его комнате не оказалось. Это Энжи почувствовала, едва проснувшись.

Она понятия не имела, куда и почему он мог подеваться. Она-то считала, что он будет творить свое таинственное заклинание у себя в комнате и под строгими взглядами своих наставников-магов. Но его там не было, и завтракать он не спустился. Энжи сказала маме, что вчера вечером они засиделись допоздна у телевизора и лучше оставить Марвина в покое. Когда после завтрака миссис Люк заволновалась, Энжи сама зашла в его комнату и сообщила, что Марвин увлеченно готовит домашнее задание к уроку рисования и не хочет разговаривать. Обычно ей бы такое с рук не сошло, но родители собирались на концерт, а ее оставили с привычными наставлениями покормить и напоить кошку, двадцатку на шкафу употребить на что-нибудь более или менее полезное для здоровья и «время от времени» заглядывать к Марвину, иными словами почаще. («В тот день, когда мы тебя об этом не попросим, — заявил как-то мистер Люк, потому что Энжи восстала против выполнения этой обязанности, — мальчишка, наверное, украдет каяк и отправится на Таити». Энжи не нашла слов для возражения.)

Одна в пустом доме (более одинокая, чем когда-либо) Энжи ходила кругами, слонялась из комнаты в комнату, решительно не зная, что теперь делать. Прошли часы, а брат все не возвращался, и она поймала себя на том, что зовет его вслух.

— Марвин! Марвин, если ты меня с ума стараешься свести… О Великий, где ты? Возвращайся немедленно, и плевать на дурацкое письмо. Просто вернись!

Некоторое время спустя она и это делать перестала, потому что сама испугалась дрожи в собственном голосе, от которой становилось еще страшнее.

Но как это ни странно, она постоянно чувствовала присутствие брата. Она то и дело оборачивалась, думая, что он вот-вот подкрадется, чтобы ее напугать, — любимая игра с тех пор, как малыш научился ходить. Но нет. Никого.

Около полудня в дверь позвонили, и Энжи едва не споткнулась о собственную ногу, так спешила, хотя и не надеялась (почти не надеялась), что это Марвин. На пороге стояла Лидия. Энжи совсем забыла, что в воскресенье после полудня прислуга приходит убираться. Увидев ее, улыбающуюся, на пороге, Энжи бросилась старушке на шею и разрыдалась: