Андрей Калганов - Родина слонов

— Эй, сынку! — позвал Бурьян. — Выпрягай. Кудряш был похож на шахтера, только что вышедшего из забоя, — одни белки глаз не черные.

— Эх, сынку, — вздохнул Бурьян, — мало ты со скотиной возился! По жопе бы тебя да за срамоту такую. Тебя ж людям показать — под землю провалишься!

Кудряш хмуро смотрел на батьку и отмалчивался.

— Это тебе, хлопче, не мечом махать, со скотиной-то по уму надо... Навоз-то в одном месте располагать надобно, а у тя, небось, кучи по всему дому! Как нагадит, сразу и подбирай, да в угол волоки. Тады порядок будет!

Кудряш прислонил вилы к стене, вздохнул и с тоской в глазах принялся распрягать лошадку. Справившись с делом, подвел коника к телеге, груженной навозом, принялся обременять новой задачей.

— Готово!

— Эх, сынку, — опечалился Бурьян, — руки-то у тебя, видать, из задницы растут. Помрешь десять раз, пока со скотиной управишься. И распрячь-то и запрячь не могешь, как следует!

Кудряш что-то буркнул и полез обратно в терем. Судя по звукам, Рабиндранат опять навалил. Степан даже пожалел кметя — чистка авгиевых конюшен, да и только. Только вот до Геракла хлопцу расти и расти.

«Инициатива наказуема, — усмехнулся Степан, — добыл слона — теперь обеспечь уход».

Бурьян оставил лошадку, а сам подошел к Белбородко:

— Здорово, воевода!

— Здорово, коли не шутишь.

— Рассчитаться бы не худо.

— Дело сделаешь, и сочтемся. Бурьян мрачно кивнул:

— Ладно, твоя правда.

— Сегодня, коли спрашивать про навоз будут, — молчи, де, мое дело. Другой рядь молчи. И на третий день, когда повезешь, — молчи.

— Да помню я, — буркнул мужик.

— Сделаешь все, как сказал, и сено верну, и воз, и три гривны получишь, как договаривались.

Три дня, как по расписанию, Бурьян привозил сено, а забирал слоновье дерьмо. Бурьяна знали, как мужика прижимистого, у такого снега зимой не допросишься, а тут сено, смех сказать, на навоз меняет! Ладно бы сам скотину не держал, так ведь и лошади у него, и коровы. Стало быть, и с навозом все в порядке... Раз меняет, значит, выгоду имеет — так рассудили посадские. На вопросы соседей Бурьян недовольно бурчал, мол, надобность у него. Да на двор никого не пускал.

Сильно думать стали посадские. И на четвертый день родилась версия, обросла слухами. Мол, от дерьма слоновьего, ежели его к коровьему подмешать да на поле или гряду вывалить, урожай немереный случится. Ежли по осени его в поле раскидать, то чуть не весной ранней злаки заколосятся. А иначе на кой хрен оно сдалось? Чуек, Гридькин приятель, будучи в подпитии, болтал: де, заговоренное дерьмо слоновье. Вроде Бурьян с ведуном договорился, чтоб ему одному досталось. Для того и слона ведуну отдал, чтобы тот обряд над животиной сотворил... Вот теперь сено и возит в обмен. Похоже, не врал хлопец, всем ведомо: Степан Куяб от огня спас, стало быть, сила у него. Небось, над живой горой пошептать — для ведуна дело не больно-то сложное.

А мы чем хуже, всколыхнулся мир. И нам, небось, надобно. Пущай уж всем, а не токмо Бурьяну. Вывалили на майдан. Ведуна кликнули, пущай ответ держит, отчего это мир обделил!

Гридька не соврал, Чуек, если напивался медовухи, и впрямь не мог держать язык за зубами. Поговорил Белбородко с парубком чуток, хмельного поднес, да и отправил на посад со строжайшим наказом хранить тайну. Сработало. Чуйка прямо-таки распирало. Разболтал все, что только смог, едва случай представился.

Слоном управлять было не намного сложнее, чем лошадью. Рабиндранату приладили на спину башенку, в которой ранее сидел Вишвамитра. (За нее пришлось Бурьяну посулить еще одну гривну.) Рядом со Степаном лежала рогатина с крепким древком на тот случай, если слон вдруг взбесится. Предосторожность вовсе не лишняя, если учесть, что, по словам Вихраста, откомандированного людинами к Степану, площадь запружена народом. Вдруг Рабиндранат бросится на толпу. Маловероятно, но исключать этого нельзя — тогда придется воткнуть рогатину в основание черепа животного.

Кони от Рабиндраната шарахались — не успели еще привыкнуть. По этой причине десяток дружинников топал на своих двоих. Радож был особенно недоволен, шел мрачный, то и дело ворчал что-то себе под нос. Видно, годы брали свое.

Завидя, что из выгона появилась живая гора, народ подался назад. Степан, боясь давки, едва выехав на майдан, остановил животное. Дружинники окружили элефанта.

Степан встал и зычно крикнул:

— Зачем звали?

Народ гомонил, обсуждая достоинства живой горы, и крик потонул в рокоте толпы. Слон поднял голову и возмущенно затрубил. Людины утихли.

— Звали зачем?

Из толпы выдвинулся все тот же Вихраст, кузнец пользовался уважением, потому и говорил за всех:

— Вот, хочет мир, чтобы ты ему поведал, отчего это Бурьяну заговоренного навоза отвалил, а нам — шиш с маслом. — Люд одобрительно загудел, подтверждая Кузнецовы слова. — Али живая гора гадит мало, на всех не хватит? Всем известно — как коровье стадо гадит. Что скажешь, ведун?

Рабиндранат вновь затрубил, и толпа успокоилась.

— Гадит он достаточно, — невозмутимо ответствовал Степан, — только бесполезны для вашей надобности его испражнения.

— Это почему так? — с усмешкой проговорил Вихраст, а людины за его спиной возмутились.

— Как же благо-то выйдет, — воскликнул Степан, — ежели Рабиндранат тот навоз незнамо из какого харча сделает?!

— И чего?

— Бурьян-то зачем возы привозил? Затем, что к сену его труд приложен. Скосил, высушил, в стога сметал. Живая гора то сено на навоз пустит, стало быть, для полей Бурьяновым трудом али трудом его родичей польза выйдет, ежели этим навозом землицу сдобрить.

— Коли Бурьян тебе сена привез, то и мы смогем, — высказал Вихраст общую мысль. — Не чинись, ведун, не обижай общество. Говори, согласен али нет!

Белбородко помолчал для порядку:

— Слово мое такое: один воз Рабиндранат на дерьмо изведет, другой — с репой или морковью — в уплату за производство ценного органического удобрения в пользу дружины поступит. — Народ не понял, что такое «ценное органическое удобрение», и Степан пояснил: — За навоз.

— Это что же, за телегу дерьма телегу овоща отдать? — возмутился Вихраст. — Да где такое видано?

— А ты поди поищи дерьма-то такого. Заморское, небось, не нашенское.

— Мироед ты! — возмущался Вихраст.

— Да себе в убыток отдаю, — гнул свое Степан. И пошло-поехало...

Рядились до вечера. Столковались на возе сена и четверти воза овощей. Рабиндранат кормом был обеспечен. На следующий день потянулись подводы.

Посреди огромного зала, стены которого были увешаны драгоценными коврами и оружием, на массивном золотом троне с подлокотниками в виде разъяренных львов, в шелковом халате восседал могущественный бек Обадия. Лицо его было непроницаемо. По правую руку бека стоял его верный прославленный полководец Силкер-тархан и сверлил единственным глазом арабского купца Умара, распластавшегося на мягком белом войлоке, покрывающем пол.